Только один человек стоял рядом с машиной и улыбался. Он держал за руку девушку, чьи волосы красной губкой прилипли к кожаному сидению такси.
— Ты только держись, Сакико. Мы же решили вместе поесть колотый лед и посмеяться над старыми фото…
Он сжимал ее ладонь изо всех сил, но она почему-то не чувствовала боли. Осколки изредка падали на асфальт, лишая окна автомобиля последних признаков жизни.
— Спасатели скоро приедут, они совсем рядом, просто застряли в пробке…
— Тецуя…
— Не говори ничего, не надо. Просто держи меня за руку. Я приехал, как обещал, и знаешь… я же обещал…
— Тецуя… ты сильный, — она улыбнулась — как обычно без тени надежды, как всегда с верой в него. В него одного…
— Ты тоже. Так что…
— Не смей плакать… это моя… привилегия, — хриплый, почти не слышный за шумом, криками и скрежетом металла голос был полон нежности. Но в нем не было и тени страха — не так, как раньше…
— И не собирался! — мужчина фыркнул, тряхнул головой, и привычная хулиганская прическа качнулась, заставляя волосы вырваться из плена лака. — Я приехал, чтобы сказать тебе самое главное, и я скажу! Обязательно скажу, потому что…
Она перебила его.
— Ты всегда меня защищал… Ты мой рыцарь… А теперь…
— Нет, Сакико…
— Да. Теперь моя очередь. Живи и будь счастлив, Тецуя… А я буду тебя защищать.
Он смотрел в черные глаза, полные удивительного спокойствия и уверенности, словно она знала всё наперед и давно уже смирилась, словно всё так и должно было быть… словно он заглянул в Бездну.
— Я не хочу…
— Ты должен. Ты ведь… сильный. Рыцарь.
Светофоры мигали, путая цвета. Машины гудели, срывая голоса клаксонов. Люди кричали, сажая заряд батарей в телефонах. Осколки продолжали падать на асфальт неиспаряемым дождем.
Он держал ее руку и улыбался, она улыбалась в ответ, не чувствуя боли. Избавившись от нее навсегда. Асфальт ждал его слез, чтобы высушить их, не оставив следа, но он не мог позволить себе такую роскошь. Ведь у него впереди была целая жизнь — жизнь, которая обязательно должна стать счастливой. Вот только защищать в ней теперь ему будет некого…
========== Закат для двоих (Моретти) ==========
Закат отражался на поверхности пруда ярким многоцветьем, словно водную гладь укутали в лоскутное одеяло. Холодный ветер срывал с деревьев пожелтевшую листву и разбрасывал по узким аллеям, стараясь похоронить под ней вязкую грязь. Парк превращался в болото, сам того не замечая, и люди всё чаще обходили его стороной. Но не мужчина, стремительно приближавшийся к скамейке у пруда. Склонив голову и втянув ее в плечи, мужчина поднял воротник спортивной куртки, натянул вязанную шапку, получше пряча уши в тепле мягкого полотна, и, глядя на асфальт, укрытый разноцветными грязными листьями, приблизился к лавочке.
Пруд смотрел на закатное небо безразличным пустым взглядом, способным лишь отражать то, что видит. Взгляд Моретти был почти таким же. Мужчина сел на самый край лавочки и тяжело вздохнул. Женщина, сидевшая рядом, поправила складки длинной шерстяной юбки. Неестественно стоявшие ноги не почувствовали прикосновения.
— Мы любили этот парк, — тихо сказал Моретти, глядя на пруд так же, как тот смотрел на небо. Безразлично.
— Любили, — эхом отозвалась женщина.
Повисла гнетущая тишина, и лишь ветер беспощадно обрывал с деревьев листья, все без разбору: и желтые, и еще не успевшие умереть.
— Больше я сюда не приду, — наконец прервал молчание Моретти. Закат окрашивал его бледную кожу в тускло-розовый, абсурдно неестественный цвет, подчеркивая острые скулы и впалые щеки. Он делал мужчину похожим на мертвеца.
Женщина лишь вздохнула.
— Зачем ты тогда это сделала, скажи, а? — тишина казалась ему сейчас невыносимой, он хотел заполнить ее хоть чем-то… хотя бы обвинениями. — Зачем ты полезла в эту проклятую лодку одна?! Да, мы договорились, что встретимся тем вечером, но я же позвонил — у меня было задание!..
Он прикусил губу и замолчал. Она не ответила. Они оба знали, что он винит себя, но не срываться на нее сейчас у него просто не получалось…
— Всегда думал, что раз я мафиози, то это я в наибольшей опасности. Перестрелки, разборки с другими семьями… мне не раз доставались пули, — ему вдруг показалось, что он на исповеди, но в пустом парке с безразличным ко всему прудом исповедоваться… кому? Той, кто больше сюда не придет, как и ты? Так глупо… Но так необходимо.
— А я всегда за тебя боялась. Стоило лишь телефону зазвонить, кидалась к нему сломя голову, — прошептала она. Ей эта исповедь тоже была необходима. Несмотря ни на что…
— Но я ведь всегда возвращался цел и невредим. Все раны залечивались быстро. А ты… Ты ведь была фотографом — это мирная работа. Я никогда не думал, что с тобой может что-то случиться! Это ведь… это ведь глупо, бояться ходить по скользким улицам, думая, что сломаешь себе позвоночник!
Он судорожно сглотнул, руки сжались в кулаки. Женщина вновь разгладила складки на юбке и, закусив губу, подавила тяжелый вздох. Холодный ветер пробирался под ткань, но ничуть не холодил кожу тонких бледных ног.
— Мы ведь так хотели встретить вместе закат Дня Мертвых, — прошептал вдруг Моретти.
— Это же твой день, — еще тише ответила она. — Только ты умеешь притворяться мертвым во всем вашем клане. Да так искусно!.. Когда ты останавливал сердце, и я делала фотографии, все говорили: «На них же мертвец! Настоящий труп!» Так смешно было…
Она снова закусила губу, он провел ладонью по лицу и потер глаза, словно пытался выцарапать из них песок, застилавший обзор. А затем почти неслышно спросил:
— Зачем?
Она не ответила. Лишь листья пробежали по аллее парка и утонули в прозрачно-алой воде.
— Зачем? — повторил он громче. — Я же позвонил, сказал, что буду на задании! Зачем ты полезла в эту лодку, зачем встала в ней?! Мы могли прокатиться на лодке и полюбоваться на закат в другой день — в любой другой! Почему ты не дождалась меня?.. Ты же знала, что пруд мелкий!
Небо вглядывалось в зеркало, любуясь собой, но не могло радоваться виду: сквозь фиолетовые, желтые, розовые, красные полосы проглядывала умиравшая осока и темное каменистое дно, усыпанное камнями. Дно со множеством острых осколков некогда огромных скал… а может, и не скал вовсе? А может, то были частицы карьеров, или когда-то в древности неандертальцы приносили на них жертвы своим богам?.. Не важно. Свою жертву в этой эре они уже получили: женщина, выпавшая из лодки и сломавшая позвоночник, стала отличным завершением многотысячелетней истории безучастных ко всему минералов.
— Почему ты встала в лодке, почему не удержалась под порывом ветра, почему?!
— Прости…
Ветер на секунду затих. Мужчина тряхнул головой, словно ему дали пощечину, встал и медленно побрел к кромке воды. Глядя на тихо колышущуюся осоку, он испытывал отвращение к породившему ее водоему и вместе с тем болезненную ностальгию: именно здесь он впервые встретил ее — женщину, сумевшую растопить слишком часто останавливающееся сердце «мертвеца»…
— Прости, что меня не было рядом, — вдруг сказал он.
Она закрыла глаза и ничего не ответила. Кого здесь можно винить? Лодку, ветер, воду, мужчину, ради которого готова на всё? Или всё же саму себя?
— Прости, что не смог предотвратить… всё это, — слова давались с трудом, словно в горле застрял один из жаждущих человеческой крови камней.
— Ты не виноват! — она сглотнула и рванулась было к нему, но тут же упала обратно на сидение и закрыла лицо руками. — Ты ни в чем не виноват…
— Я только одного не понимаю, — прошептал он. — Почему? Почему ты встала тогда в лодке?
В его голосе больше не было ни обиды, ни раздражения, ни злости — только чувство вины. Всепоглощающее и бесконечное, как провал в бездну.
— Поэтому я сегодня здесь… Поэтому ждала тебя так долго. Я просто хотела отдать тебе то, что не получилось в тот день…
Ветер усилился, осока зашумела, несколько мелких веток, плывших по воде, закружились в танце с опавшей листвой. Они накрепко приковали взгляд черных глаз, и вдруг… он заметил. Листья проплыли мимо старой коряги, наполовину затонувшей в мелком водоеме, и задели тонкий черный шнур. Шнур от фотокамеры. По спине мужчины пробежал холодок. Он сделал неуверенный шаг, затем еще один и еще. Он не почувствовал, как ботинки коснулись воды, не понял, когда она начала пробираться внутрь, холодя и без того замерзшую кожу. Моретти остановился лишь у сломанного дерева. Рядом с зацепившимся за ветку шнурком от фотоаппарата.