— Нашел… — прошептала женщина, сидевшая неподалеку. — Ты всё-таки его нашел…
Моретти потянул за шнурок и вытащил водонепроницаемую камеру из пруда. Закат догорал, и его последние сполохи беспощадно раскрашивали лицо мафиози в клоунские цвета. Хотелось плакать, но мужчина улыбался. Потому что он понял…
— Ты ведь хотел увидеть этот закат. А я хотела показать его тебе, — разнес по парку ветер. И он вдруг почувствовал, как слезы подступают к глазам.
Нажав на клавишу просмотра кадров, Моретти глубоко вздохнул, словно перед прыжком в воду. На экране высветилось несколько сохраненных в памяти снимков. Но ни один из них не отражал и небо, и воду одновременно: пруд был небольшим, и либо в кадр попадал край лодки, либо на нем почти не оставалось воды. Мужчина с нежностью и любовью смотрел на каждую фотографию, не замечая, как дрожат пальцы. Экран мигнул, показывая предпоследний кадр, и его сердце замерло — само по себе, без усилий и желания притвориться мертвым. С фотографии на него смотрела она: на фоне яркого, как огни карнавала, неба, она улыбалась ему, посылая воздушный поцелуй. Дрожащие пальцы скользнули по экрану, но не смогли поймать в свой плен застывшую в вечности улыбку.
Последнее фото — прекрасный закат. Водная гладь, словно готовая прийти в движение по мановению пальца. Шумящие деревья, склонившиеся под ветром, но не сломленные, терявшие листву, но не самих себя. Удивительной чистоты разноцветное небо, превращавшее пруд в сказочную поляну самоцветов. Моретти улыбнулся. Ни края лодки, ни обрезанной воды — идеальная фотография… для него.
Одинокая соленая капля упала в водную тюрьму.
— Прости, — прошептала женщина. — Я так хотела подарить тебе этот закат…
Мужчина вдруг почувствовал легкое прикосновение, словно что-то мягкое легло ему на плечи. На секунду он закрыл глаза, глубоко вздохнул, будто пытался запечатлеть это мгновение в памяти, а затем тихо, но четко сказал:
— Спасибо.
Его голос больше не дрожал. Винить стало некого. Она всего лишь хотела подарить ему кусочек счастья. А он всего лишь только что обрел прощение…
— Люблю тебя…
Моретти резко обернулся. Ощущение тяжести ладоней на плечах исчезло. Парк был пуст. Как полчаса до этого, как и полчаса после. Лишь одинокий мужчина с фотоаппаратом стоял по колено в воде и смотрел на старую лавочку. А в ушах его звенели слова, сказать которые было просто некому. Его невеста погибла месяц назад, сломав спину о каменистое дно и захлебнувшись закатной водой.
— Я тебя тоже, — ответил он кому-то. Кому-то, растворившемуся в последних солнечных лучах.
На небе загорались первые звезды.
========== Эдем для двоих (Ланчия) ==========
Город тонул в ярких лучах вечернего солнца. Издали он казался миражом, колышущимся в мутном мареве, но стоило лишь путнику подойти к первым невысоким зданиям, и он понимал, что город-призрак перед ним настоящий. Впрочем, путники давно обходили город стороной, а жителей в нем не осталось — по улицам блуждал лишь песок, да опадавшие каждую осень листья. Однако в любом правиле есть исключения. И сейчас к заброшенному поселению приближался путник, которого готовился встретить тот единственный горожанин, что долгие годы ждал его…
Высокий мужчина ступил на неухоженную разбитую асфальтовую дорогу и поморщился. Не таким он запомнил этот крошечный итальянский городок: за семь лет, что он здесь не бывал, всё изменилось до неузнаваемости. Когда-то Ланчия читал, что в Америке временами появляются города-призраки, все жители которых будто исчезают в один день, оставляя дома нетронутыми, но то были лишь сказки из-за океана. А вот сейчас он стоял посреди пыльной, грязной дороги и готов был поверить в невероятное…
Поправив сбившуюся лямку походной сумки, мужчина тряхнул головой и огляделся. Уложенные с помощью лака в острые шипы волосы опасно качнулись: солнце пекло так беспощадно, словно мечтало выжечь даже безобидный лак. Пот катил по лицу мужчины градом, а черная рубашка была мокрой насквозь. Почему он не приехал на машине с кондиционером? Почему не воспользовался услугами такси? Почему мучил себя, преодолевая три километра по безлюдной дороге, чтобы добраться до этой глуши?
Просто Ланчия оставил в этом городе кое-что важное. И не мог не вернуться.
Улица сменялась улицей, безликие дома слепыми окнами взирали на непрошенного гостя. Кое-где всё еще сохранились вывески, плакаты, таблички с номерами домов. Кое-где виднелись позабытые детские игрушки и никому ненужная сломанная техника. Но больше всего на улицах было мусора и картонных коробок, словно после отъезда всех жителей город заняли бомжи и наркоманы, вывернувшие дома наизнанку и оставившие на улицах позабытый хозяевами ненужный хлам. Вот только и они потом этот город оставили. Почему? Ланчия мог бы дать странный ответ: просто в этом городе больше не могли существовать беззаботно-счастливые улыбки.
Он прошелся по знакомым улицам, заглянул в пару магазинчиков и баров, некогда привлекавших его внимание. Везде царило запустение, а от былого лоска не осталось и следа.
Дойдя до окраины, мужчина остановился. Пару минут он переминался с ноги на ногу, но затем двинулся к двухэтажному особняку, огороженному высоким решетчатым забором. Дом некогда сильного мафиозного клана заставлял серые глаза, измученные солнцем, щуриться еще сильнее. В памяти Ланчии вспыхивали картины, которые он хотел бы забыть навсегда, но вынужден был видеть снова. А впрочем, он сам приехал сюда. Приехал, чтобы всё вспомнить. И отдать дань уважения тем, кого уничтожил.
Скрипучая калитка нехотя распахнулась, пропуская незваного гостя на территорию усадьбы. Он лишился права находиться здесь, когда вырезал весь свой клан, но… он снова был здесь. И никто не кричал: «Проваливай, предатель!» Вот только предателем Ланчия не был. Он лишь четыре года назад сумел избавиться от контроля марионеточника, руководившего его действиями. И тогда же вспомнил всё, что совершил под контролем: каждую деталь, каждое окрашенное алым мгновение…
Засохший куст гортензии горестно протягивал к небу сухие ветви. Семь лет назад здесь остались лежать трое молодых мафиози со вспоротыми животами.
Тропинка из красного кирпича. В тот день она была алой, как никогда прежде. Да и после тоже… А сейчас ее застилал песок, полусгнившие листья и мусор.
Крыльцо из белого мрамора, некогда величественное и прекрасное, было разбито: кто-то явно пытался отколоть куски минерала, возможно, чтобы продать. Слепящее марево смазывало картинку, заставляя взгляд обернуться в прошлое: в день, когда на этом крыльце погибли двое лучших друзей убийцы.
Дверь скрипнула, пропуская Ланчию внутрь дома. Прихожая встретила его темнотой и затхлостью, словно здесь давным-давно никого не было. Мужчина сделал несколько шагов к лестнице на второй этаж и замер. Некогда зеленый палас, прибитый к ступеням, всё еще был здесь. И свет, падавший сквозь большое окно, лишенное стекол, с улыбкой садиста очерчивал контуры огромного багряного пятна, ставшего за эти годы черным. Палас не забрали лишь потому, что на нем была кровь. Вот только если все остальные ковры усадьбы, украшенные похожими орнаментами, вызывали у Ланчии приглушенную боль и чувство вины, этот палас заставил его время остановиться. А затем повернуться вспять…
«Не надо, пожалуйста, зачем ты это делаешь? Зачем?»
Она смотрела на него, стоя в закатных лучах. Словно мадонна в кафедральном соборе на фоне витражного окна.
«Ланчия, что с тобой? Это… это какое помешательство!»
Она тянула к нему руки, тонкие былые руки, лишенные оружия, в умоляющем жесте.
«Ты ведь потом возненавидишь себя… Это же наша семья!»