Вторым тяжким преступлением было убийство, совершенное кузнецом Кузнечной слободки Звонграда Богданом Орехиным. Как и в прошлый раз, подьячий изложил суть дела, указал свидетелей. Вот только теперь речь шла не о каком-то там тате, а о добропорядочном до сего дня горожанине, а потому и разбор несколько отличался. Воеводе вовсе не нужны волнения, до каждого распоследнего тупицы должно дойти: решение принято верное, по правде, заповеданной предками. К этому обязывало и то обстоятельство, что уже не первое поколение Смолиных ведает градом, и всегда, во все времена, ими были довольны.
Свидетелей, или, как их тут называли, видоков, выслушали со всем вниманием, воевода задал несколько вопросов, кое-что уточнил. Впрочем, преступление было из разряда тех, которые четко прописаны в Правде, а потому все, кто были знакомы с сим документом хоть поверхностно, о тяжести наказания знали заранее. Ну не могло оно быть иным, даже если покойный усиленно выпрашивал, чтобы его убили. Вот если бы он с оружием бросился, тут еще подсудимому можно было на что-то надеяться. А коли простая драка окончилась смертью одного из дерущихся, то тут все просто.
Зачитывание наказания не вызвало никаких особых эмоций, если не учитывать того, что бабы из семьи обвиняемого залились слезами и огласили окрестности плачем. А кто не будет горевать по утраченной свободе? После того, как подьячий объявил, что все имущество обвиняемого не сможет покрыть виру в сорок гривен и остается непогашенным долг в четырнадцать, воевода вопросил, может ли кто уплатить указанную сумму за кузнеца, забрав при этом его самого и домочадцев в закупы.
Признаться, Виктор впал в ступор от той простоты, с которой свободный человек превращался в раба, причем не единолично, а с домочадцами. Да, он имел возможность выкупиться, но это лишь теоретически. На практике такие случаи были скорее легендами, чем данностью, потому как все законодательство было устроено так, что самому должнику долг никак не покрыть. Могла попытаться родня со стороны, но тут опять же включались такие проценты, что лучше и не пытаться.
Над судилищем повисла тишина. Многие взоры обратились на Виктора. Тот еще больше стушевался и тут же начал прикидывать, что он по незнанию мог сделать не так, вызвав жгучую волну любопытства. Еще больше растерянности прибавил суровый взгляд Световида. Отец Небесный, да что не так-то?! И вдруг его осенило. Подьячий уже было растворил уста, чтобы вновь вопросить, есть ли тот, кто готов уплатить недостающую сумму виры, когда Виктор выкрикнул:
– Я! Я готов уплатить!
Световид все еще хмуро взирал на Виктора, как на нашкодившего кошененка.
– Назовись, – хмуро бросил воевод а.
– Добролюб из рода Писаренко, сын Вторуши. – О как! А у скомороха еще и фамилия есть, которая сама собой соскользнула с уст. Раньше он о том не задумывался. Однако же если от рода кто и остался, то это ему неведомо. Сколько себя помнил, столько в скоморошьей ватаге и обретался, а после и оттуда ушел, став одиночкой неприкаянным, который ни от кого не зависит и живет сам по себе.
Подьячий, единственный, кто сидел за столом с писчими принадлежностями, внизу, слева от крыльца, стал что-то писать в грамотке, слегка высунув язык, как человек, которому письмо дается с трудом. Впрочем, писал он очень споро, видать, привычка осталась с тех пор, когда учился письму. Виктор обратил внимание, что Смолин не стал спрашивать его о роде занятий. Все же скоморох, забирающий людей в закупы, – это несколько необычно. Впрочем, все присутствующие здесь вроде и так знали о нем.
Тут вдруг Виктора осенило, почему многие смотрели на него выжидательно и даже недовольно. Не иначе как воевода расстарался и пустил слушок о том, чтобы на кузнеца варежку не больно-то разевали. Среди присутствующих явно были те, кто хотел заполучить себе этого мастера, но чтобы не вызвать обиды, они могли сделать это лишь в том случае, если откажется он. А он не дурак от такого отказываться. Тормознул, не без того, но с кем не бывает.
Пока он расплачивался и получал грамотку на Богдана с домочадцами, слушания продолжались своим чередом. Подошло время иных тяжб. Судя по стечению народа, дел намечалось много, но скорость, с которой происходило вынесение приговора, говорила о том, что действо это надолго не затянется и к обеду всех рассудят. По крайней мере, пока Виктор получал документ, воевода успел рассмотреть дело о побоях, назначив виру. Ох и скорый же тут суд, и никакой тебе адвокатской братии.
Кузнец, уже без железа, стоял в сторонке, обняв жену и дочку, высокую и статную девку. И как так получилось, что не оженили и от неволи не уберегли?.. Ладно, об этом потом. Рядом стоял сынок – и не скажешь, что юнец еще, прямо как папка, косая сажень в плечах, не иначе как у отца за молотобойца был, а куда еще такого облома.