— Я не беру милостыню, — заявила Славянка. — И я ни на что не намекала, когда сказала, что мне нужны деньги. Обычно я деньги краду, или вымогаю, или отрабатываю их в постели, но вот так, — она брезгливо оттолкнула от себя его руки, — я никогда не беру… Слушай, а может быть, ты хочешь, чтобы я за эти гроши тебе подставила?
— Дура ты, — отреагировал Костя. — Ничего мне от тебя не надо.
Он мрачно зыркнул на неё из-под бровей. По выражению его лица было видно, что он злится, хотя старается не показать этого. Однако все работало против него. По крайней мере поезд в этот раз сыграл Славянке на руку. В какой-то момент вагон вдруг резко накренился, так же резко вернулся в первоначальное положение, дернулся, и потерявшего равновесие Костю кинуло прямо на девушку. Он уперся рукой в ее грудь, но тут же отпрянул, словно это был раскаленный металл. Выронив сигарету, Славянка снова расхохоталась.
Поначалу Костя стоял перед ней с обиженным видом, теребя и без того измятые деньги, но девушка смеялась так заразительно, что он в конце концов не выдержал. Коротко хмыкнул, потом улыбнулся и, наконец, запрокинув голову, тоже захохотал, покачивая широкими плечами. Он был рослым юношей (высокая Славянка оказалась ненамного ниже его) со скуластым, ещё по-детски наивным лицом. По великолепному бронзовому загару легко можно было понять, что в Сочи, откуда они сейчас ехали, он пробыл довольно долго.
Она оборвала смех, словно почувствовав, как по сердцу провели тупой ржавой бритвой. Она даже зажмурилась от нахлынувшей на нее тоски, вспомнив Сергея, который из-за нее навсегда остался там, на берегу Черного моря, и его ждал отнюдь не отдых.
«Лучше не думать об этом, — подумала она онемело. — Постарайся скорее забыть все — и Сочи, и Сергея, и ту авантюру, в которую ты его втянула, забыть и никогда не вспоминать, чтобы не было больше этих идиотских мыслей о том, чтобы вскрыть себе вены или лечь под поезд…»
Наверное, все эти мысли пробежали по её лицу, потому что Костя тоже перестал смеяться. Провел под глазами пальцем, вытирая выступившие слезы.
— Странная ты, — заметил он уже серьезно. — Твоё настроение меняется каждую минуту. Наверное, с тобой очень трудно дружить, тебе это не говорили?
Славянка улыбнулась уголками губ, как будто хотела сказать: «Нет, этого мне никто не говорил». Не говорил, потому что никто никогда с ней не дружил.
Улыбнувшись ей в ответ, Костя посмотрел на скомканные деньги и сунул их Славянке.
— Подержи, пожалуйста.
Она удивленно сжала измочаленные купюры в ладонях.
— Вот это и называется «денежная масса», — подмигнув ей, заметил Костя.
Он достал огрызок карандаша с колпачком от фломастера и, взяв одну из тысячных бумажек, разгладил её и что-то написал. Показал Славянке.
— «Улица Панфилова, 43, квартира 80,» — про читала она. — Что это?
— Это мой адрес, — пояснил Костя. — Ты возьмёшь эти деньги не просто так, а в долг, согласна? А когда разбогатеешь, отдашь.
— С учётом инфляции? — спросила Славянка.
— Ну… не знаю. Как хочешь.
— Хорошо, я согласна.
В конце концов глупо отказываться от денег, которые тебя просто заставляют взять. Тем более если твоих собственных осталось чуть больше семи тысяч. Один скромный обед в скромной столовой при каком-нибудь небольшом заводике или одна пачка «Данхилла?
— Только не потеряй адрес, — предупредил Костя. — А лучше всего оставь мне свой, чтобы я всегда мог тебя найти.
Славянка с трудом изобразила улыбку. Она уже и не помнила того времени, когда имела свой собственный постоянный адрес. Вместо ответа она только шмыгнула носом и покачала головой.
Она родилась в Воронеже. На свете живет множество детей, которые не знают родного отца; Славянка же относилась к той категории людей, которые не знают и собственной матери. Насколько ей было известно, это была пятнадцатилетняя девочка, студентка техникума, приехавшая из села и умудрившаяся забеременеть на первом же курсе. Воспитывать ребенка, живя в студенческом общежитии, занятие довольно тяжелое, и безымянную тогда еще кроху решено было оставить в родильном доме. Откуда ей известна эта история, Славянка и сама не знала, возможно, девочка сама ее сочинила детдомовскими ночами, и она настолько глубоко запала ей в душу, что непроизвольно стала фрагментом собственной биографии.
Это относилось к далёкому детству, а потом на какое-то время немудрящая версия совершенно вылетела у нее из головы, но, когда в возрасте тринадцати лет Славянка с удивлением узнала, что ждет ребенка, легенда вновь вспыхнула в ее памяти, как костер, в который подбросили дров. Аборт она делала в глубокой тайне, в грязной крохотной квартирке на краю города, приняв вместо наркоза два стакана самогона. Было ужасно больно, от вонючего самогона ее тошнило. Впрочем, к чести абортмахера, надо отметить, что эта пародия на операцию прошла вполне успешно и без каких бы то ни было последствий. Деньги на операцию Славянка вынула из бумажника солидного человека лет пятидесяти, который неблагоразумно нес свой пиджак на сгибе локтя по причине страшной жары, царившей в тот год на берегах Дона.
«Я не такая дура, как моя мамочка, — сказала себе Славянка. — Какой толк рожать ребенка, если все равно бросишь его? Лучше бы она и меня выскребла по кусочкам»…
А через полгода она попалась на квартирной краже и угодила в колонию для несовершеннолетних. А ведь так все хорошо складывалось! На квартиру её навёл Толик Мосин по прозвищу Клюв, юный беспризорник, из тех, кто шарит в автобусной толчее по карманам, режет дамские сумочки бритвенным лезвием и в день совершеннолетия, как правило, оказывается в тюрьме.
— Есть хата, — сообщил он Славянке, отозвав её под тень листвы. — Там аппаратуры импортной — хоть лопатой греби. О тряпках я и не говорю… Хозяин какой-то писатель, сейчас уехал в Ялту, на курорт.
— Какой писатель? — поинтересовалась Славянка.
— Не знаю. Какой-то Симонец, что ли… Я книжек не читаю.
— Ну и дурак. Если бы читал, то знал бы, что такие дела добром не кончаются…
Сама она и без книжек это прекрасно понимала, но ей ужасно нужны были деньги. Конечно, ни о чем таком она в ту минуту не думала, а просто набивала себе цену. Ей было уже четырнадцать лет, и она считала себя настоящей женщиной, для полного счастья ей не хватало ерунды — косметики и модной одежды.
— Дело простое, — подогревал её Клюв. — Мы с Зайцем и вдвоём бы пошли, если бы умели открывать замки.
— Я не все замки открываю, — возразила Славянка.
— Мы это обдумаем. Дело простое.
Однако дело оказалось не таким простым, как предсказывал Клюв. Они тщательно подготовились, в подробностях отрепетировав каждую мелочь, и через два дня, около трех часов утра, когда, по их мнению, все соседи видели утренние сны, с пустыми сумками отправились на дело. Славянка, Клюв и Заяц — пятнадцатилетний акселерат под метр восемьдесят ростом с лицом ребёнка.
Вначале все шло как по маслу. Они вошли в вымерший подъезд, поднялись на третий этаж и, с первой же попытки отомкнув замок, проникли в квартиру. Правда, взять почти ничего не успели. Через несколько минут где-то вдалеке родился пронзительный вой сирены, стремительно надвинулся и смолк под стенами дома.
— «Скорая помощь», — с надеждой в дрожащем голосе проговорил Заяц.
— Какая, к чёрту, «Скорая помощь»! — прошипела Славянка, бросаясь к двери. — Уходим отсюда, что вы встали, как истуканы! Идёмте же, идиоты!..
Но уйти им не удалось. Как потом выяснилось, Аркадий Симонец, автор более десятка детективных романов, прежде чем отбыть вместе с семьей на Крымский полуостров, установил в квартире сигнализацию и сдал ее на милицейский пульт.
Славянка проклинала себя за то, что связалась с Клювом и с этим идиотом Зайцем. Знала же, что о них идет слава закоренелых неудачников и что с карманниками на такие дела лучше не ходить, знала, но все же пошла.