Параллельно с развитием и усложнением местных культов у северных чудских народов происходило выделение особых лиц, «арбуев», специализировавшихся на посредничестве между рядовыми верующими и божествами. Конечно, нам слишком мало известно об арбуях, чтобы можно было с полной определенностью обрисовать как их повседневные функции, так и роль в обществе. Вероятно, они представляли собою слой жречества, пользовавшийся значительным влиянием, ограниченным, впрочем, чисто бытовой областью. Арбуи принимали участие в похоронах, нарекали имена младенцам, освящали брачные союзы, занимались предсказаниями. Не исключено, что для «общения» с духами арбуи приводили себя в экстатическое состояние — обычный прием северных шаманов — подобно тому, как это делал некий чудский волхв, рассказ о камлании которого помещен в ранних русских летописях под 1071 годом.
Присматриваясь к термину «арбуй», нетрудно заметить, что это слово само по себе свидетельствует о принадлежности тех, кого так называли, именно к жреческому «сословию». Они не были просто колдунами: прибалтийско-финские языки терминологически выделяют последнее понятие с помощью особого слова (ср. вепсск. noid, финск. noita ’колдун’), принадлежащего к древнейшему слою собственно прибалтийско-финской лексики. Со временем, когда это древнее слово перестало выражать сущность нового явления, когда возникло жречество, прибалтийско-финские народы восприняли от соседивших с нйми германцев новое слово, в русской передаче получившее позднее вид арбуй [ср. финск. arpa ’жезл (прут) для узнания тайн’, ’жребий’, также ’предсказатель’, вепсск. arb ’жребий’, arboind ’гадание’, arboida ’гадать’, ’бросать жребий’].
В XV-XVI вв. арбуи еще активно действовали. Об этом говорит не только посыльная грамота Макария, но и отразившаяся в документах того времени топонимика. Так, в Егорьевском Лопеком погосте в Карелии существовала «деревня Замошье Арбуево». Были арбуи и у вепсов: в источнике XVI в. упоминается «волостка Арбуй, а тянула к Ягромжу» (Белозерье).
Мы далеко не исчерпали всего многообразия дохристианских верований вепсов. Судя по тем скупым упоминаниям, которые имеются в источниках, оживающим при сопоставлении с данными более поздних этнографических наблюдений, можно только догадываться, сколь сложна и богата разнообразными культами была в действительности вся система их религиозных представлений. Неудивительно поэтому, что новгородская епископская кафедра, хорошо осведомленная о положении в населенных чудскими народами, в том числе и вепсами, районах епархии, где успехи христианизации оставались достаточно призрачными, время от времени меняла тактику борьбы и наряду с систематической деятельностью, которую вели погостские попы и монахи местных монастырей, прибегала к экстраординарным мерам.
Одной из таких мер, продиктованных как соображениями идеологического и социально-политического порядка, так и попросту корыстными интересами, и явилась «миссия» Илии, посланного Макарием с четко разработанной программой искоренения язычества. Илия ездил «в Чудь» дважды — в 1534 й 1535 гг. Во вторую поездку ему предписывалось там, где он побывал в прошлом году, «паче утвердити православный веры», а «в которых местех не был, и тамо... быти и разоряти чюдския обычая».
Нам неизвестно, «шествовал» ли Илия также и через вепсские погосты и каковы оказались непосредственные результаты его «шествования». Ясно одно: во второй половине XVI и в XVII в. христианская церковь усиливает свою активность в чудских районах Севера, в том числе и в пределах Обонежской пятины: здесь развертывается строительство церквей, часовен и т. п. То же самое мы видим и на землях, занятых вепсами. Возникает, например, Яшезерский монастырь, основатель которого Иона, вепс по национальности, происходил из северновепсского селения Шокши. Около 1680 г. основывается Высокоезерский монастырь в Веницкой волости и проч.
И в самом размещении церквей, монастырей и часовен чувствуется намеренное стремление не только расположить эти рассадники христианской пропаганды поближе к массе крестьянского населения, среди которого сохранялись старые языческие верования, но и строить их на местах древних святилищ с тем, чтобы, во-первых, нейтрализовать влияние последних, а во-вторых, освоить, ассимилировать, наследовать это влияние. Таким образом, объясняется кажущееся подчас странным расположение церквей, сооруженных уже в XVII-XVIII вв. на островах (Кижи, Машезеро, Водлозеро и др.), часовен при древних могильниках курганного времени и т. п.