— Зело мрачное чело! — так бы охарактеризовал сие любитель старины глубокой.
Смуглянка самоотверженно заслонила собой избранника:
— Папа, он со мной! Это мой друг! — сообщила она разъярённому отцу.
— Я вижу, каков друг! Иди домой! Потом с тобой поговорим!
Клим, мягко отстранив девушку, встал перед судьбой и стал ждать плахи.
— Послушайте, я понимаю вас, но всё объясню! Ваша дочь для меня много… — крепкая оплеуха прервала речь, замахнувшаяся, было для второй рука, замерла на полпути…
— Папа, он мой жених! — между мужчинами возникла девичья фигурка.
Ошарашенный родитель замер. Клим, потирая щеку, тоже ошалел от смысла сказанного, при этом невольно, про себя, посочувствовал мужику — единственная дочь, понять можно.
— Состроилась, как есть немая сцена… — потом пояснит цитатой сей момент новоявленный жених.
Позже, они долго сидели на кухне с её отцом и разговаривали. От вина Клим отказался, объяснил почему, в глазах Игоря Леонидовича, так звали отца, прочитал одобрение. Мать честная! Клим только сейчас вспомнил, что он не знает, как зовут его избранницу.
Спросить бы потихоньку свежеиспечённую невесту, но отец удалил её спать, наверняка уже вовсю сны видит, дай ей здоровья Всевышний. У родителя спрашивать он благоразумно не стал.
— Понимаешь, Клим Сергеевич! Дочка у меня — это вся жизнь! Случись что с ней, всё! Смысл жизни пропадёт, — рубил фразами отец, — скажи, чем ты её прельстил? Что ты такого сделал, что девка рехнулась? Ты же намного старше. Что она в тебе нашла?
Жених терпеливо слушал, не перебивал, не спорил.
— Знаю, она неопытная по жизни, в чём-то застенчивая, даже робкая, я бы сказал…
Вспоминая, как ловко «робкая» метала метровые кости в гиенособак, как мужественно они в обнимку летели с десятиметровой скалы в воду (другая бы извизжалась, заглушив рёв вблизи находящихся чудовищ и водопада). Были и другие бравые моменты от которых его-то мутило в страхе безвылазном, а она ничего, держалась молодцом! Мысленно Клим позволил себе не согласиться и даже еле заметно, отрицательно покачал головой, усомнившись в полной оранжерейности дочурки, как представлял себе её отец.
Игорь Леонидович налил себе очередную стопку и подытожил: «Ей надо доучиться, диплом получить. Пока это не случится, никаких свадеб и женихов. Я изложил!».
Клим понуро кивнул — вот тут старший Белетров был прав, на все сто процентов прав. Ему вспомнилась та ночь, на дежурстве… нет, он не имел права так подставлять девочку.
— Я понял! Вы всё правильно говорите. Не буду поперёк резьбы!
Пожав руку родителю, он несвязно попрощался и направился к выходу.
Игорь Леонидович даже удивился, жених производил впечатление упрямца, убедить его так легко он и не надеялся.
Придя домой, Клим рухнул на кровать, не раздеваясь, мечтая скорее заснуть.
Провалиться бы в сон, без видений, кошмаров! Не просыпаться как можно дольше, в надежде очнуться нормальным человеком без воспоминаний о пережитом, без груза предчувствий о последствиях. Лишиться страха перед будущим, не рисовать мрачные прогнозы, не шарахаться от каждой тени. Он устал, он сильно устал, руки-ноги налились тяжестью, темнота обступила его. Вот оно блаженное забытьё. Клим уже спал, он просто провалился в мягкие лапы сна.
За окном темнота постепенно загустела, напиталась иссиня-чёрным и стала как вакса, но и в этой черноте угадывался ещё более чёрный, бесформенный сгусток который замер, потом неспешно подплыл к открытой форточке, опять замер. Сгусток покачивался, перетекал, меняя очертания, превращаясь в кляксу-спрута! Тянулись щупальца, но их как бы отбрасывало назад, видимо, спруту что-то мешало пересечь незримую грань. Внезапно вспыхнули два холодных, немигающих глаза, отдающих зеленью тины. Они излучали неодолимую злобу. Вертикальные, со смоляным отблеском в центре зрачки, несли бешеную энергетику, такая мертвящая жуть бывает, когда вы встретитесь взглядом со змеёй где-нибудь на болоте, или в морге с глазами покойника, которому не положили семишники на веки.
На улице была полная ночная тишина, поэтому ясно было слышно, как яростно скрежетало бесформенное пятно от бессилия. Звук напоминал яростный скрипучий клёкот пленённой летучей мыши, которой ткнули в морду тюбиком из-под асидола.
Сгусток висел за окном долго и, только когда стал намечаться рассвет, дематериализовался. Сначала исчезли вертикальные змеиные зрачки, потом погасли зловещие блекло-зелёные круги, под конец с тихим шипением растворилась и клякса, напоследок мазнув по стеклу щупальцем, при этом звук был такой, как будто по стеклу шаркнули рашпилем.