— Теперь ясно.
Петька уже с бо́льшим доверием взглянул на Абатурина и неожиданно покрутил головой.
— Ты о чем?
— Велосипед у меня заело. Цепка не крутится. Я б тебе покататься дал.
— А почему заело?
— Кто ж его знает? Может, сломалось внутри что-нибудь. В колесе.
— Ну, тащи его сюда. Посмотрим.
Петька приволок из коридора маленький, подростковый велосипед. Абатурин взял из сумочки гаечный ключ, установил машину колесами кверху и с явным удовольствием стал отворачивать гайки.
Через четверть часа поставил колесо на место, обтер руки газетой и сказал Петьке:
— Можешь кататься. Он теперь как новенький.
— Ты молодец, — похвалил мальчик. — Спасибо.
— Не за что. Мне самому приятно повозиться.
Петька рассеянно посмотрел на солдата, пошевелил губами, будто решал про себя арифметическую задачку, — и в следующий миг уже решительно направился к этажерке с книгами.
Достал с нижней полки большой, обшитый бархатом альбом, положил его на кровать, позвал Абатурина:
— Погляди, тут интересное есть.
Он быстро перелистал несколько страниц, на которых были изображения отца, матери, сестры и его самого, кивнул:
— Смотри, это Гриша.
С фотографии на Абатурина смотрел молодой человек. Он чем-то неуловимо был похож на самого Павла. То ли своей застенчивой юностью, на которой, впрочем, уже лежала тень пережитого; то ли открытым жадным взором, готовым вобрать в себя весь мир вокруг. Сходство дополнялось тем, что юноша, изображенный на снимках, тоже носил военную форму. На гимнастерке ясно виднелись ордена, и Абатурин удовлетворенно прищелкнул языком: три Красных Знамени и Невский. Парень наверняка был знаменитостью своего фронта.
— Это кто же — брат?
— Ага. Гриша.
— Не вернулся?
Петька кивнул головой:
— Чуть-чуть не дожил до победы. Мамка писала, чтоб берегся. А он писал, что нельзя: фамилия не позволяет.
— Это какая же фамилия?
— Вот те и раз! Не знаешь, что ли? Иванов фамилия.
— А-а, ну да, — покраснел Абатурин. — Я знал, только из памяти выскочило.
— Ты папке о Грише не говори, — посоветовал Петька. — От него тогда спиртом пахнет. Я не люблю…
Мальчик положил альбом на место, полюбопытствовал:
— А ты куда теперь?
— У тебя тоже память с дырками. Я говорил: домой.
— А где дом?
— Знаешь, где Урал?
— А то нет. Горы там и холодно.
— Горы — это верно. А холод чистый. Кто здоровый — тому вовсе не страшно.
— К жене?
Абатурин смутился:
— У меня нету. Вот приеду — может, женюсь.
Петька поскреб в затылке, посоветовал с рыцарской щедростью:
— А ты на Люське женись. Чего тебе долго думать?
Абатурин сконфуженно улыбнулся:
— Как же на ней женюсь? Я совсем не знаю ее.
— А я тебе все расскажу. Женишься, будешь со мной в одной комнате спать.
— Спасибо, Петя. Мне маму повидать надо, старенькая она, а бабушка — та вовсе на ладан дышит.
— Ну, повидай — и возвращайся. А то мне одному тут страх как скучно. Женщины — что они понимают?
— Павел! — прозвучал веселый голос капитана из соседней комнаты. — Марш в ванну! Быстро! Аппетитище у меня акулий!
Прокофий Ильич вошел в детскую, ловко кинул Абатурину сухое чистое полотенце, старенькую, но аккуратно выглаженную пижаму и подтолкнул молодого человека в спину.
Пижама пахла сладковатым запахом нафталина и была заштопана на локтях. «Гришина, — подумал Павел. — О сыне память».
— Иди, иди, — поторопил Прокофий Ильич.
— Неловко мне, — взмолился Павел. — Да и на вокзал надо. Пора уже.
— Вот, Петька, — сказал капитан сыну, — человек в армии служил, а дисциплине не выучился.
Повернулся к Павлу, проворчал, сдвигая брови:
— Иди. Я тебе ванну налил. И шлепанцы там.
— Ты не стесняйся, — помог отцу Петька. — Я тебе спину мочалкой потру.
— Я сам, — поспешил отказаться Абатурин и, спотыкаясь, побрел в ванную.
Вышел он оттуда розовый от жара, в пижаме и шлепанцах, то и дело спадавших с ног.
— Ты не переодевайся, — сказал Прокофий Ильич. — Так вольготнее. По-семейному.
Все сели за стол.
— Таня, — кивнул капитан жене, — налей-ка мне и Павлу, что положено. Остальным — красное. По табели о рангах. Петьке ситро сойдет.
Мальчишка обиженно надул губы: отец мог бы просто промолчать при постороннем человеке.
— Ты, Петька, еще не мужик, а четвертинка. И не вздувай губы.
Татьяна Петровна налила мужчинам спирта, себе и дочери — по рюмке кагора.