За поворотом мы перегнали прозрачно-зеленый пластмассовый электробус. Он следовал на почтительном расстоянии за юной парочкой, шедшей по тротуару в обнимку. Тем, что был без водителя и двигался с какой-то человеческой вкрадчивостью он показался мне разумным существом, хотя я и знал: что им управляет теледиспетчер.
Проспект Металлургов — гордость этой части города, построенной по проектам ленинградских зодчих в духе классической архитектуры прошлых веков, — плыл навстречу нам светлостенными домами, увенчанными башенками и балюстрадами. Сквозь листву карагачей и кленов, что бежали вдоль ограды, мелькали узорные украшения фонарей и серебристые вихры финиковых деревьев. Бульвар, которым мы любовались с Антоном из электрины, создавался несколько лет подряд в пятидесятые годы. Я вспомнил его разворошенным, неуютным, утыканным деревьями, похожими на ошпаренные метелки. И явственно представил шагающего по затверделым кучам земли агронома Врагова, высокого, грузного, пожилого человека. На благоустройство бульвара тогда отпускалось мало денег (слишком много нужд было у города в ту пору), и я догадывался, как тяжело переживает Врагов, что приходится сажать на проспекте не липы, не тополя, не яблони, а карагачи да клены. Теперь видно, каким он был искусником, агроном Врагов, что создал при средствах в обрез этот сдержанной красоты бульвар.
Когда мы пересекали улицу Горького, я показал Антону на дом, примыкающий к арке, мигнувшей справа своей широкой сумеречной прорезью.
— Там живет Николай Ильич Савичев.
Я не стал объяснять ему, кто такой Савичев, не однажды рассказывал парню об этом ветеране металлургического комбината.
Антон повернулся ко мне, ожидая, что я вспомню какой-нибудь случай, который расширит его представление не только о Савичеве, но и том времени, когда, он, Антон, был несмышленышем.
— Году примерно в пятьдесят девятом я спросил Николая Ильича, в чем он видит будущее доменного производства? Он, не задумываясь, ответил: «В отсутствии большого будущего. — И добавил: — Скоро инженеры создадут печи, в которых сразу будет происходить прямое восстановление железа И тогда передельный чугун не станет основным сырьем для мартенов. Кому нужно двухступенчатое производство стали? Металл прямого восстановления будет дешевле раза в три.
— Ну и как? В корень глядел мужик?
— В принципе — да. Печи прямого восстановления созданы. И домен уже никто не строит. Почему, сын, я вспомнил именно этот разговор с Николаем Ильичом? Да потому, что любовь к тому или иному делу ослепляет людей, и они подчас не видят заката своего дела. И, значит, не поспевают за стремительным бегом жизни. Кстати, сын, пожалуй, будет интересно и другое. Примерно в том же году я зашел на одну домну в дежурство Савичева. Озабоченный, он сидел в газовой будке. Домна была после капитального ремонта и новая автоматика только притиралась. Но в этот момент Савичев был озабочен другим: рабочие его бригады не могут подписаться на некоторые газеты и журналы. Тогда бумаги у нас в стране не хватало, и потому были ограничения на особо популярные издания. Таких газет было всего несколько, а вот журналов много: «Огонек», «Работница», «Вокруг света», «Крокодил», «Советский экран», «Мурзилка», «В защиту мира», «Техника — молодежи»… Далеко не все я перечислил.
На столе перед Савичевым лежал листок. Я заглянул в него. Перед каждой фамилией стояло пять-шесть названий газет и журналов. Здорово, черт возьми! Молодцы доменщики! С точки зрения сегодняшнего дня — ничего особенного, даже заурядно, а тогда это вызвало у меня истинную радость. И, наверно, потому, что вырос в бараках тринадцатого участка, где редко кто выписывал газеты, разве местную да «Правду», а ведь жили там тоже рабочие и в том числе доменщики-горновые, газовщики, водопроводчики, ковшовые. Но эти доменщики уже на много голов стали выше прежних. Вот что растрогало твоего отца.
Тут же, в газовой будке, слева от Савичева, сидел старший горновой Абрамов. Плечист, в суконной просоленной робе, войлочная в подпалинах шляпа на затылке, на лице графит и полосы копоти. Родом он был с Кировщины. («У нас леса и леса».) В Магнитогорск приехал в тот год, когда завершилась война с гитлеровской Германией. Окончил ремесленное училище. К тому дню, который припомнился мне, Абрамов уже был сам-шесть: жена, трое детей, мать. И жил в полуподвале. («Иногда лягушки заскакивают в квартиру».) Так вот, Абрамов надеялся подписаться чуть ли не на десять изданий: для себя, для жены, для детей. И тревожился, что не будет получать и половины желанных газет и журналов.