В этот вечер они никуда не пошли. Павел разложил на тумбочке учебники и тетради — надо было готовиться к зачетам. Линев застелил всю кровать чертежами и вымеривал их кронциркулем. Блажевич делал сразу три дела: читал «Звезду» Казакевича, насвистывал какой-то военный марш и крохотной расческой приглаживал торчащие во все стороны усы.
И никто из них даже не заметил, как дверь в комнату тихо, без стука отворилась, и на пороге вырос дядечка с рыжей разбойничьей бородой. Он молча осмотрел комнату, пошевелил хилыми плечами и робко потащил к пустой кровати свое имущество.
Поколебавшись немного, открыл сундучок, стал перед ним на колени. Казалось, он молится этому сундучку.
Разложив на тумбочке железную мыльницу, опасную бритву в потертом футляре и партию домино, сел на краешек кровати и поморгал редкими белобрысыми ресницами.
— К нам, что ли? — удивленно спросил Линев.
— А то к кому же? — искренне удивился новичок вопросу. — Здесь и стану жить.
Он беззвучно пошевелил губами, вздохнул и снова опустился на колени перед сундучком. Достал из него бутылку водки, поставил на стол, сообщил:
— Кузякин я. К Линеву в бригаду. Ты, что ль, Линев?
— Я.
— Следовательно, выпить надо.
— Я не пью, — уныло отказался Линев. — Они — тоже.
— Не может того быть! — удивился рыжебородый.
Никто ему не ответил.
Кузякин окинул всех взглядом синих обесцвеченных глаз, вытер усы тыльной стороной ладони:
— Один выпью, коли так… Можно?
Опорожнил всю бутылку, удивился, что она так скоро опустела и внезапно выругался:
— Дерут за водку, туда их!.. Денег не напасешься.
— А ты не пей, — мрачно посоветовал Линев. — На корову накопишь.
— Мне корова ни к чему, я — заводской, — отозвался Кузякин. — Опять же молоко не мне, а вам больше подходит. Вот как.
Он пьяно усмехнулся и снова оглядел всех уже посмелевшими глазами.
Лег, через минуту стал похрапывать, и его борода вздрагивала в такт дыханию.
— М-да, — сморщился Линев. — Пополненьице!
— То ли пьяный, то ли дурной? — почесал в затылке Блажевич.
Спать легли в эту ночь поздно. Когда поднялись с кроватей, Кузякин уже сидел перед зеркальцем и скреб себе щеки бритвой. Усы и бороду он не трогал, и бритье заняло мало времени.
Увидев, что бригадир проснулся, он вскочил на ноги, сказал, оголяя зубы в улыбке:
— Будить хотел. Да жалко. Молодым только и поспать.
Умывшись в душевой и посвежев, Кузякин сказал Линеву:
— Ты мне фронт обеспечь, чтоб зря баклуши, значит, не бить. Интересу нет.
— Ладно, — качнул головой Линев. — Будет фронт.
Просьба новичка ему понравилась.
Стены стана вытянулись уже почти на километр. Почти всюду были одеты кровлей. Бригаде Линева пришлось переместиться в самый конец цеха: монтировать последние фонари.
Новый монтажник работал с завидной быстротой и аккуратностью. Тяжелый монтажный ключ в его руках казался почти невесомым, гайки на болтах он закручивал так прочно, будто приваривал их.
Линев заметил, что на высоте Кузякин не привязывает себя монтажным поясом, и напомнил ему о правилах безопасности.
— Не изволь беспокоиться, — ухмыльнулся рыжебородый. — Со мной ничего не бывает.
— Привязывайся, — нахмурился Линев. — Убьешься — тебе нехорошо, и нам не лучше.
— Ладно, — вяло ответил Кузякин. — Можно.
Но привязываться все же не стал.
Перед сном Кузякин раскупорил четвертинку водки, выпил половину, тщательно заткнул бутылку пробкой.
Покрасневшие белки его глаз заблестели, и он бросил Линеву:
— Ты не трожь меня, парень. Я лучше знаю — что надо, а что нет. Мне пояс ни к чему.
— Спорить с тещей будешь, а там нельзя, — бросил Линев. — Там — работа, и дисциплина рабочая. Это запомни, на всякий случай.
— Ого! — усмехнулся Кузякин. — Некрупный парнишко, а басом трубишь. Ну, да и у меня горло луженое.
— Может, тебя бригадиром выбрать? Тайным голосованьем? — с вежливой яростью поинтересовался Блажевич.
Кузякин не ответил. На этот раз он неожиданно для всех захмелел. Не раздеваясь, лег на койку, сказал, хмуро разглядывая потолок:
— Я, Линев, бригадиром был столько, сколько ты по земле бегаешь. Выгоняли меня, это верно. За водку, следовательно.
Поскреб себя по груди, сообщил, будто тайну выложил:
— Вот он какой, Гордей Игнатьич Кузякин…
Абатурин спросил мягко:
— А отчего вы, Гордей Игнатьич, тут живете? Разве не женаты? Своего жилья нет?
— Все есть, — махнул растопыренными пальцами Кузякин, будто ударил по струнам балалайки. — А мне не надо.