— Почему?
Кузякин промолчал. Он поворочался на кровати и неожиданно запел. Голоса у него не было никакого, и песню он свою просто выговаривал, растягивая слова.
Песня была о бродяге, который бежал с Сахалина, и о том, что его жена всегда найдет себе другого, а мать сыночка не найдет. Половину слов Кузякин сочинял сам.
— Смел, паку́ль пьян, — пожал плечами Гришка.
— Это точно, — прервав песню, охотно согласился Кузякин. — Бутылочка моя храбрость, сынок.
Спустив ноги с кровати, долго смотрел на Абатурина, будто вспоминал, о чем тот его спрашивал.
— Говоришь, зачем из дома ушел? Скажу. Баба у меня лютая. Дикая, проще сказать, баба.
— Довел ее, нябось, до белой гарачки. Выгнала?
— Не, сам ушел.
— Ну, ладно, мы разберемся, — сказал Линев, — что у тебя там вышло.
Кузякин расхохотался:
— Она тебе там даст прикурить, гулява!
В субботу, после смены, Блажевич отвел Абатурина в сторонку, прошептал:
— Выручишь?
— О чем ты?
— Прово́дзь до диспансера. Катю видеть хочу. Боязно.
Павел хотел сказать, что он стесняется подобных дел больше, чем разбитной Блажевич, но вместо этого кивнул головой:
— Отчего не проводить? Провожу.
Они шли уже по Садовой улице к диспансеру, когда в его дверях появилась хорошо сложенная и, кажется, красивая девушка. Она поравнялась с молодыми людьми, бросила взгляд на Павла и чуть прищурила глаза.
У Павла заколотилось сердце. Он глядел на нее только одно мгновенье и все-таки запомнил: у нее были большие синие глаза, тонко очерченные, чуть бледные губы, прямой, может быть, немного вздернутый нос.
Когда она прошла, Павел оглянулся, и сердце у него снова зачастило: светло-русая, прямая волна волос ровно падала ей на плечи, почти не сотрясаясь от ходьбы.
«Она, — взволнованно соображал Павел, — та, которую видел ночью. Почему нахмурилась?.. Узнала?.. Недовольна?.. Но ведь я ничего плохого не делал… Отчего сердиться?..»
Оглянулся еще раз. «Что ей надо здесь, на другом конце города?»
Абатурин попытался успокоить себя: «Ну, что мне до нее? Глупо это. Мало ли кто встречается на дороге…» Но успокоение не приходило.
Эта немного странная женщина или девушка почему-то волновала его. «Да, конечно, она очень красива… А вдруг пустышка, вроде той яркой и изломанной женщины, с которой вместе ехал в поезде… Как ее звали? Да, Глаша. Может, и эта такая? Нет, не похоже. Она хорошо себя вела там, на ночной улице…»
Он решил оборвать себя: «Впустую все это. Не надо думать о ней».
И не мог не думать.
«Я где-то встречал ее раньше… Где? В Мурманске? В поезде? Нет. Здесь, до армии? Тоже нет. Я тогда мало интересовался женщинами и не запомнил бы ее. Где же?»
И вспомнил, и даже остановился в удивлении, укорив себя за то, что это раньше не пришло в голову. Абатурин встречался с ней там, на острове; она приходила к нему в сны и в ночи без сна вот такая же: спокойная, даже немного холодная, с большими глазами и русой тяжелой волной волос.
— Конечно же, — произнес он вслух. — Это она!
— А? — рассеянно отозвался Блажевич. — О ком ты?
— Ни о ком, — покраснел Абатурин.
Блажевич не замечал состояния товарища. Почти обняв Павла, он объяснял ему, как надо вести себя в регистратуре. Спросить у санитарки Катю Поморцеву, а если поинтересуются, кто такой, ответить — брат. А коли дежурная засмеется, то сразу же насупить брови: у Павла это хорошо выходит.
— Ладно, — деревянно сказал Павел. — Ты жди.
Он сделал все, как сказал Блажевич, и даже не удивился, что дежурная санитарка действительно засмеялась, когда он сообщил, что Екатерина его сестра.
Катю вызвали со второго этажа, она увидела Павла и весело всплеснула руками:
— За мной?
— За вами.
— Вот так «брат»! — окончательно развеселилась молоденькая санитарка. — На «вы» и не похожи совсем!
— Даша, — сухо заметила Поморцева. — Не твое дело. Он мне троюродный брат. И не хихикай.
— Я не хихикаю, — прыснула в ладонь Даша. — Но все-таки смешно.
Катя оттащила Павла в угол вестибюля и, заслонив собой от взглядов санитарки, спросила:
— Гриша-то где? Не мог прийти?
— Он у дверей. Вас ждет.
— Я через час сменюсь, — зашептала Катя. — Пусть тогда и приходит.
— Он подождет, — заверил Павел. — Можно?
— Господи боже ты мой! Конечно же, можно!
Она сказала это громко и даже рассмеялась. Пусть дежурная девчонка позавидует еще немножко.
— Я пойду, — вяло проговорил Павел. — До свиданья, Катя.