Павел не нашелся, что сказать. Жамков не вызывал у него особых симпатий, но и зло копить на него, кажется, было не за что. По виду судить трудно, а что там, за фасадом, узнать и того труднее.
Недавний разговор с начальником участка оставил неприятный осадок, но — мало ли что — разговор! Бывают всякие люди: одни укрываются словом, другие все в слове — что́ сказал — то и есть.
Не только молоденький Абатурин, но и старики, мало знавшие Жамкова, не всегда бы решились со всей определенностью судить, каков человек Аверкий Аркадьевич Жамков и какого цвета его душа.
Ближе всех к истине стоял, пожалуй, Кузякин, неуживчивый человек с обостренным пристальным зрением.
Дело в том, что Жамков краем уха слышал о семейных неурядицах и водочном грехе пожилого монтажника. Это знание, полагал Жамков, давало ему право «не очень-то цацкаться» с Кузякиным, — и начальник участка, давно знавший Гордея Игнатьевича, говорил ему все, что думал, не прячась за модными словами.
Инженер с многолетним житейским опытом, Жамков принадлежал к тому разряду руководителей, которые отлично понимают, что́, как и когда надо делать, чтобы постоянно быть на примете у начальства.
Есть разные виды показухи. Глупый прохвост сорвется быстро: за его показным фасадом обычно ничего нет. Аверкий Аркадьевич презирал простаков. В конце концов, полагал Жамков, человек в обществе сто́ит столько, сколько в нем видят другие. Ты можешь тянуть верблюжью поклажу, лезть из шкуры, но если это не отражается непосредственно на проценте плана или не видно глазу начальства — ни славы, ни денег, ни почета. Тогда к чему этот ломовой патриотизм?
Нет, конечно же, никому не придет в голову упрекнуть Жамкова, аккуратно платящего партийные взносы, в том, что ему безразличны дела и вес его партийной организации, что он равнодушен к делу, к успехам и неудачам своего участка. Вовсе нет. Дело обеспечивает каждому человеку его место в жизни. Стало быть, это дело следует ценить пропорционально тому, что оно дает тебе. Только и всего. Различие политических систем, национальных укладов, географии ничего не меняет в этом правиле человеческого общежития.
Таковы были убеждения Аверкия Аркадьевича, но вместе с тем он понимал: в его стране господствует принцип коллективизма, и с ним следует считаться.
«Ну, а что такое коллективизм? — думал Жамков. — Снаружи — люди, занятые общей работой. Внутри — это лишь сумма разных людей. У каждого свои заботы и нужды. Никакое воспитание не наполнит пустого живота. И сколько бы ни существовало общество, человек будет думать прежде всего о себе. У желудка своя политика».
Жамков об этом громко не говорит. Громко он изъясняется на трибуне. Набор газетных фраз вполне достаточен. За бездумное пользование высокими словами никого не наказывают. Значит, можно насиловать слова и гнуть свою линию.
И Аверкий Аркадьевич гнул ее.
Было бы наивно предполагать, что линия Жамкова есть его открытие. Отнюдь нет. В тайной религии Аверкия Аркадьевича были две главные молитвы: «Человек живет один раз» и «Всяк сам себе ближе». Первобытный мещанин придумал эту, вторую, молитву в тот самый день, в который человек изобрел слово «я».
Жамков, разумеется, понимал, что один и у каши загинешь. Но с годами, видя, как между ним и людьми выветриваются овраги, как помаленьку чуждаются его сослуживцы, он сочинил себе еще одну мысль: «Мелкая рыбешка стаями ходит».
Все остальные были хороши или плохи в зависимости от того, полезны или вредны они Жамкову. Безотносительно к Аверкию Аркадьевичу людей для него не существовало.
«Плохого» человека следовало изводить всеми более или менее безопасными для Аверкия Аркадьевича способами.
Не так давно, наблюдая за сооружением фундамента, Жамков заметил: бетон во время доставки прихватывает холодом. Грозил явный брак.
Но руководил бригадами мастер, неприятный Аверкию Аркадьевичу, и начальник участка молча прошел мимо.
Когда сняли опалубку, оказалось: бетон заморожен. Его пришлось вырубать.
Новость эта была для Аверкия Аркадьевича, по его словам, «снегом на голову», и он первый настоял, чтобы мастера уволили с работы.
Но все это были пустяки по сравнению с главной линией Жамкова.
Вот как она выглядела под огромной крышей строящегося стана.
Начальник участка «гнал тоннаж», мало заботясь обо всем остальном. Проще говоря, он строил работу таким образом, что его бригады занимались только черновым монтажом. «Побросав металл на колонны», Жамков «забывал» сварить и склепать фермы, не ставил ограждений, мелких площадок под оборудование, переплетов для окон.