Он действительно быстро принес крошечный графинчик с водкой, тут же перелил ее в стакан и, еще раз устроив на лице улыбку, убежал.
— Паша, хватит, — попросила Анна. — Ты отравишься так.
— Я за тебя, — упрямо качнул головой Павел. — За нас, Анна.
Он понимал, что ведет себя совсем не так, как хотел и как надо, но теперь уже хмель быстро туманил голову, и язык сам плел, черт знает что.
— Пойдем, — сказала Вакорина, вставая, — у меня кружится голова.
Вероятно, ей было неудобно входить с нетрезвым Павлом в автобус, и они пошли пешком по Пушкинскому проспекту.
Дойдя до входа в городской сад, Павел взял Анну под руку и, не спрашивая разрешения, повел по пустым аллеям, забрызганным теплым летним дождем.
Дождик медленно и монотонно бил по листьям; где-то в глубине сада надоедливо картавила ворона.
Анна подошла к сухой скамейке, защищенной от дождя деревьями, сказала Павлу:
— Посижу. Хорошо?
— Нет, — отозвался Павел и придержал ее за руку. — Постой, Анна. Я скажу что-то.
Она, верно, догадывалась, что он хочет сказать, и сделала слабую попытку помешать ему.
— Не надо, прошу тебя…
— Нет, — упрямо покачал головой Павел. — Я скажу.
Вдруг почувствовав, что его покидает храбрость и не желая пасовать в последнюю секунду, взял ее голову обеими руками и тяжело произнес, будто выталкивал слова изо рта:
— Как же, Анна? Ведь я хочу на тебе жениться…
Смутился, забормотал:
— Я не так, не для дурости, а чтоб все хорошо.
Анна смотрела ему прямо в глаза, не мигая, и Павлу показалось, что горят они в этот миг от странного чувства, похожего и на радость и на отчаяние одновременно.
Ничего не сказав, она совершенно неожиданно кулем упала на скамейку и, уткнув голову в колени, заплакала по-бабьи, навзрыд. Косынка сбилась на шею, и волосы тяжелой волной плеснули ей на колени.
Павел потоптался в полной растерянности, погладил ее по волосам и, вдруг подняв на руки, стал целовать Анну в разметавшиеся волосы. Они пахли ароматом хвойного мыла, дешевых духов и еще чем-то совсем незнакомым, верно — просто запахом чистых волос.
Трезвея, Павел почувствовал, как Анна на одно мгновенье сильно прижалась к нему, но уже в следующую секунду, резко толкнув его в грудь, встала на ноги.
— Я сяду, Павел. И ты тоже. У меня уже нет сил.
Погрызла кончик косынки, подняла на Павла покрасневшие глаза, сказала хрипло:
— Мне нельзя…
— Глупости! — бездумно выпалил Абатурин. — Как нельзя? У тебя же нет мужа.
Она отвернулась в сторону:
— И не будет…
— Вот и ерунда, — замахал он руками, считая, что Анна просто растерялась, и так, верно, бывает с каждой девушкой в ее положении. — Почему не будет?
Вакорина встала со скамейки, отошла в сторону, не обращая внимания на дождь:
— Я больна… Ты мог об этом догадаться…
Раскрыла дрожащими пальцами сумочку, достала платочек:
— У меня туберкулез, Абатурин.
И добавила, не поднимая взгляда:
— Я должна была сказать тебе об этом раньше.
Она вытирала платочком слезы, а они снова набегали ей на глаза и вместе с дождинками скатывались по щекам.
— Ты больше не приходи ко мне, слышишь? Ни к чему. Мне не нужна благотворительность. Не приходи.
Павел посмотрел на нее пристально, спросил:
— Ты придумала, чтоб освободиться от меня? Я не тот, кто тебе нужен?
— Нет, я больна…
Было заметно, что ей стало легче после признания.
Павел молчал несколько секунд, точно пытался себя уверить в том, что Анна говорит правду, и не мог. Наконец пожал плечами и внезапно повеселел:
— Ну и что? Я тебя живо вылечу, Анна. Поцелуями. Вот увидишь.
— Поцелуями… Ты плохо знаешь эту болезнь. Не понимаешь, что́ говоришь.
— Я уже вышел из пионерского возраста, Анна.
— Ты поймешь потом, когда будешь не так… — она замялась, подыскивая слово, — не так взволнован. Мы больше не будем встречаться. Проводи меня, Павел.
Они вышли на проспект. Вакорина ступала неровно, не глядела на спутника, спотыкалась.
— Постой, — взял он ее за руку, когда она стала заметно задыхаться. — Так нельзя.
Ей показалось, что он сказал эти слова равнодушно, совсем не так, как прежде, и продолжала упрямо идти, чтобы он не заметил сильно участившегося дыхания. «Вот и все…»
У крыльца своего дома слабо пожала ему руку, сказала:
— Не приходи… Если бы еще любовь… Но я не люблю тебя, Павел… Мне было приятно с тобой, но… не люблю…