Он еще высказался в том смысле, что Абатурин выбирает себе жену не на день, а до смерти и ради этого стоит постараться.
Свою отрывочную речь болгарин закончил истинно мужским призывом:
— На оружие!
Блажевич, придя в общежитие, быстро умылся и, перекусив, отправился к Поморцевой. Молодые люди, как догадывался Абатурин, должны были встретить и задержать Анну у поликлиники.
Линев отправился «по делам». Прощаясь, он задержал ладонь Павла в своей и сказал тихонько:
— Без благотворительности, Паша, но и не унижайся. И то и другое плохо, если она настоящий человек.
Павел остался вдвоем с Влаховым. В запасе было около двух часов, и Абатурин был рад, что в эти томительные минуты рядом с ним будет веселый и надежный товарищ.
Но против ожидания, болгарин не стал поддерживать беседу, а лег на кровать и, достав из кармана гармошку, стал извлекать из нее грустные протяжные звуки. Он мастерски играл родные мелодии, в которых иногда ощущался привкус турецких мотивов, и эти негромкие песенки наполняли комнату, покоряя печалью и милой гармонией.
Прервав игру, достал из бумажника фотографию, протянул Павлу:
— Детенце.
Это был снимок малыша лет трех-четырех в матросском костюмчике. В таких костюмчиках, вероятно, щеголяют дети малого возраста на всех континентах.
Спрятав фотографию, Влахов снова приложил гармошку к губам, но почти тут же спрятал ее. Внезапно стал говорить Павлу, что, может, даже завидует ему, да, да, завидует, если Абатурин хочет знать правду. Право ухаживать за девушкой или женщиной — не всякому дано. Он бы, Влахов, и поухаживал, да нельзя: женат и, значит, предосудительно. И вообще, это одна из несправедливостей жизни, что одним можно ходить на свидание, а другим нет.
Павел слушал Влахова сначала с удивлением, потом с добродушной иронией и, в конце концов, не взирая на мутность своего положения, рассмеялся. Было ясно, — болгарину очень хотелось, чтобы Абатурин пришел на свидание твердый и веселый, и для этого Иван даже наговаривал на себя. Впрочем, может, и не наговаривал.
«Венча́лен пре́стен…» — бормотал он, вымеривая комнатку широкими шагами, и обычное выражение деловой озабоченности снова появилось на его лице.
— О каком перстне говоришь, Иван?
Влахов даже возмутился, что Абатурин не понимает его. Он потребовал от Павла, чтобы тот «момента́лно», «мно́го бо́рзо» побежал в магазин и купил супружеское кольцо.
— У нас не все носят кольца, — уныло отозвался Павел. — И потом — еще ничего не известно.
Тогда Влахов рассердился совсем и сообщил Павлу, что сам гонялся за своей будущей женой два года, что это, черт побери, самый малый срок. И, сославшись на свое право старшего по возрасту, добавил: чем дольше ухаживаешь за женщиной, тем прочней семейный союз.
— Спасибо, Ваня, — грустно усмехнулся Абатурин. — Ты славный парень, я это понимаю.
Влахов сконфузился и махнул рукой.
Как часто бывает в подобных случаях, вдруг оказалось, что до намеченного срока совсем мало времени, и Павел, наскоро пожав руку Ивану, кинулся к остановке трамвая.
— На до́бар час! — кричал ему вдогонку своим оглушительным басом болгарин.
Сойдя с трамвая, Павел торопливо зашагал к поликлинике.
Еще издали он увидел Вакорину. Рядом с ней стояла Катя, — она все время поглядывала в сторону остановки, ожидая Павла, и, вероятно, боясь, как бы Анна не ушла. Неподалеку от них курил, прохаживаясь, Блажевич.
Но вот он стал торопливо подавать Кате знаки, чтоб она уходила.
Поморцева тоже заметила Павла. Она протянула руку Вакориной и поспешила к Грише.
Увидев Павла, Анна заметно побледнела.
— Зачем ты здесь? — спросила она, отводя глаза.
— Пойдем, нам надо поговорить.
— Ты знал, что я тут?
— Пойдем, я все скажу.
Он сильно закашлялся, вытер пот на лбу и, успокоившись, взял Анну под руку.
— Что с тобой! — вдруг воскликнула Вакорина, и на лице у нее выступили красные пятна. — Почему кашляешь?
— Не знаю. Простыл.
Она повернулась к нему, пристально посмотрела в глаза. Губы у нее дрожали.
— Простыл?
— Простыл. Что же еще?
— Господи боже мой! — сказала она упавшим голосом. — Паша!..
— О чем ты? — не понял Абатурин, занятый своими мыслями. — Пойдем скорее.
Она покорно шла рядом и спотыкалась.
Павел привел Анну в городской сад, посадил на знакомую скамейку, сказал, покрываясь густой краской:
— Больше я не хочу врать, Анна.
— Что такое?
— Я виноват перед тобой, — ответил Павел со странной настойчивой торопливостью, будто боялся, что она не поверит его словам. — До сих пор я врал тебе, и мне не хватило твоего мужества.