— Колька, он живо сбегает куда надо. Ты напиши записку, остальное не твоя забота.
— Спасибо, дядя Гордей, — расцвел Павел. — А не затруднительно это мальчишке-то?
— А что ж трудного, взрослый парень…
Павел быстро написал записку, спустился к мальчику и стал растолковывать ему, как добраться до городского сада.
Вскоре мальчишка, поскакивая на палочке, помчался к главной проходной.
У Павла отлегло на душе. Завтра утром, придя на смену, Кузякин сообщит ему, как Колька выполнил поручение. Лишь бы мальчик успел захватить Анну… А вдруг ушла?.. Нет, она не уйдет, она должна подождать… А если все же ушла?.. И подумать трудно, что из этого может получиться. Ну, утром все будет ясно. Только очень уж долго — ждать до утра.
Домой шли усталые, молчали. У самого общежития догнали Влахова.
Болгарин поглядел на мрачные физиономии товарищей и покачал головой: пока он наведывался к своим землякам, монтажники отработали вторую смену. Но, увидев Павла и что-то вспомнив, он широко открыл глаза:
— Че как? За́що ти не с Аничка?
Все были так удручены и устали, что даже не заметили, что болгарин впервые произнес фразу наполовину по-русски.
Абатурин махнул рукой:
— Не сумел я, Ваня.
Спать легли рано и быстро уснули. Не спал один Павел. «Успел или не успел мальчик увидеть Анну? Нет, не стоит думать. Все равно от гадания нет проку».
Абатурин попытался считать, чтобы скорее уснуть, но вскоре бросил. Попытка усыпить себя только раздражала.
Он встал, тихонько оделся, вышел на улицу. «Почему я так легко согласился с этим болтуном? — сердито подумал о себе Павел. — Надо было растолковать ему, в чем дело, а не мяться. Он мог посчитать, что я просто не хочу оставаться в лишнюю смену. «Посчитать»! Люди на то и люди, чтоб верить людям. Я ведь ни разу не путал его словами, почему же он мне не верит?».
В небе медленно плыли облака, тяжелые и черные, будто нефть. Лунный свет изредка пробивался к земле через разрывы облаков; иногда их подкрашивали снизу сполохи плавок. Но потом все снова чернело.
Павел вспомнил остров в Баренцевом море, там тоже были такие грузные невеселые облака и фантастические всплески северного сияния. Представил себе долгую полярную ночь над Мурманском, квартиру Прокофия Ильича, Петьку, Люсю, Татьяну Петровну — таких разных и таких милых.
Он прожил два дня в их доме — и до сих пор радуется, что судьба свела его с Прокофием Ильичом. В первый день Павел чувствовал себя стесненно, зато на следующее утро ему уже дышалось легче, хотя, может, внешне это никак и не проявлялось. Абатурин больше слушал, чем говорил.
Да, да, он вспоминает: около пяти часов утра капитан отослал его спать, а поднял в середине дня. Мирцхулава и его шофер Чикин были уже в столовой, и Прокофий Ильич представил им Павла.
Абатурин присел на скамейку, закурил, задумался. Он почти зримо увидел тот дальний день, мгновенно пролетевший за разговорами.
…Начальник флота Мирцхулава и его шофер Чикин только что вернулись с рыбалки. Они не успели еще снять походной одежды. Начальник флота, грузный, пожилой, но подвижный человек, поздоровавшись с Абатуриным, стал нетерпеливо прохаживаться по комнате. Альпак — короткое меховое пальто, крытое парусиной — был расстегнут, и все-таки гостю было жарко. Черные жесткие волосы, побитые сединой, торчали у Мирцхулавы на голове колоколом, кустистые брови топорщились во все стороны, усы стояли торчком, как у разгневанного кота.
Шофер Чикин, напротив, носил залихватский чуб, был рыжеват и — в отличку от всех шоферов — толст. Может, из-за своего малого роста, а может, из-за уважения к начальнику, он тоже не сидел, а стоял или вдруг начинал прохаживаться по столовой.
— И надолго вас завели, шатуны? — полюбопытствовал хозяин.
— Мы высидели у воды целые сутки, Прокофий. Удочка — не трал, бегать не надо.
— А где ж улов?
— У Тани на кухне. Целое ведро. Будет отменная уха.
— Вы, кажется, были на Коле?
— Нет, на небольшом озерке, у побережья. Но это не имеет значения. Значение имеет улов.
— Я зверски хочу есть, Ираклий. Не помочь ли нам почистить рыбу? Женщины без нас прокопаются долго.
— Я решительно против, капитан. Мужчины добывают рыбу, женщины готовят ее. Такой порядок существует столько, сколько существует земля.
Иванов покосился на Мирцхулаву, усмехнулся:
— Твоя философия подозрительна вдвойне, Ираклий Григорьевич. Пошли на кухню.
— Я решительно протестую! — крикнул вдогонку Иванову и Абатурину Мирцхулава. — Мы остаемся, Чикин.