По твоим глазам я ничего не могла понять и метнула взгляд в сторону доктора. Тот что-то писал, а когда мы направились к выходу, негромко сказал:
— Я бы попросил супругу задержаться на минуту.
Я растерянно спросила:
— Подождешь меня в машине?
Ты кивнул и вышел, навесив на нос темные очки.
Я вернулась к столу и снова присела в тревожном ожидании. Доктор поднял умные глаза от бумаг и протянул мне рецепты.
— Это принимать каждый день, там указана дозировка.
Я кивнула, боясь даже спрашивать о твоем горле. Кураев сам все сказал.
— Ну что ж, случай серьезный, но не смертельный. Никаких причин болезни, кроме вот этих! — И он постучал пальцем по виску. — Нервный стресс. Нужен покой, положительные эмоции. Из города лучше уехать. Петь ни в коем случае нельзя.
— Никогда? — в ужасе просипела я, будто у меня самой пропал голос.
— Не хочу вас обнадеживать, но надо подождать. Вернется спокойствие — возможно, вернется и голос. Я уже сказал, никаких объективных причин болезни нет. Тут еще возраст надо учитывать… Посмотрим! — Он махнул богатырской рукой, и со стола взметнулись листки.
— А что вы ему сказали? — просипела я.
— Сказал, что надо себя беречь. Не волноваться, не психовать. И ждать.
Казалось, что он сердится.
— Надежда есть? — задала я главный вопрос.
Кураев посмотрел на меня свирепо:
— Надежда всегда есть, но гарантии только Господь Бог дает. Ваш муж должен захотеть выздороветь. Все зависит от него самого. А ваша задача — помочь ему.
Я кивнула. Что еще мне оставалось? Как всегда: верить и ждать.
Когда я вышла, ты сидел в машине и смотрел перед собой. За темными стеклами очков не видно было глаз. Ты ни о чем не спросил меня, завел машину, и мы поехали.
— Надо заехать в аптеку, — сказала я, и ты опять только кивнул в ответ.
Дома ты заперся в своем кабинете, говорил с кем-то по телефону, горячился, кричал, не щадя больных связок и не беспокоясь, что я могу услышать. Я зажимала уши, но не решилась зайти к тебе и остановить это саморазрушение. Потом ты выскочил из квартиры, громко хлопнув дверью, и я не жила несколько часов, напряженно ожидая твоего возвращения. Пришла Лида, тихо пошуршала, убираясь в квартире, погудела пылесосом. Я не могла с ней говорить, только поздоровалась. Уходя, Лида смотрела так, будто хотела что-то сказать, но я не дала ей такой возможности. Время тянулось выматывающе долго. Когда уже не было сил ждать, я набрала номер твоего мобильного телефона. Абонент недоступен. В отчаянии я собралась звонить Гере Колокольцеву, но тут в замке повернулся ключ и ты вошел.
— Что у тебя с телефоном? — нарочито спокойно спросила я.
— Забыл зарядить, — мрачно ответил ты и снова скрылся в кабинете.
Я нашла в себе силы успокоиться и приготовить ужин. Ты молча поел и опять оставил меня одну. Я помыла посуду, вытерла столешницу, напряженно прислушиваясь к звукам из твоего кабинета. Там было тихо. Что делать мне? Как помочь, как утешить? Или лучше оставить тебя в покое? Я всегда мучаюсь в таких ситуациях, не зная, где грань между активной помощью и назойливостью, тактичным невмешательством и преступным равнодушием. Сердце подсказывает, что надо отдать жизнь, если понадобится. Начинаю думать и — подавляю жертвенный порыв. Однако мучаюсь не меньше от этого.
Тебе пора было принимать лекарство. Я легонько постучала и вошла в кабинет. Ты лежал на кушетке не шевелясь, в пепельнице дымилась сигарета. Накурено было так, что хоть топор вешай.
— Не много ли ты куришь? — спросила я, подавая тебе микстуру в ложке и стакан с водой.
Ты ничего не ответил, приподнялся, чтобы покорно выпить лекарство, и снова лег. Поставив стакан на подоконник, я села на краешек кушетки, взяла твою руку.
— Почему ты не едешь в Индию?
Ответа не последовало. Ты лишь слегка пожал плечами.
— Никакой трагедии нет, — начала я сердиться. — Тебе нужно немного отдохнуть, и все наладится. Ну хочешь, поедем вместе куда-нибудь?
Ты поднял глаза, и у меня дух перехватило: столько в них было страдания и тоски. Я поняла, что поступаю нечестно. Ты ведь не можешь сказать об истинной причине твоих мук! Сердце болезненно сжалось от безысходной печали.
— Чем тебе помочь, скажи?! — умоляюще воскликнула я.
Ты притянул меня к себе и поцеловал в макушку.
— Не дергайся, малыш. Ты просто будь. Я справлюсь…
Уткнувшись в твою грудь, я хотела только одного: чтобы ты не отпускал меня как можно дольше.
— Все будет хорошо, вот увидишь, — бормотала я, едва сдерживаясь, чтобы не расплакаться. — Голос вернется, Кураев сказал. Музыка вернется. Ты снова будешь петь свои чудесные песни.