Птичьей трелью разрезал тишину квартиры дверной звонок. Вика усмехнулась: действительно, быстро. Умылась снова, снова насухо вытерла лицо, тщетно надеясь, что родители не заметят. Поспешила к двери. Распахнула её настежь, не спрашивая: больше некого было бояться. И резко отшатнулась: в нос ударил забытый аромат розовых роз. Вика ошалело смотрела на подмёрзлые круглые розы, на которых замерли ещё не растаявшие снежинки. И боялась поднять взгляд на дарителя.
— И снова здравствуйте, — впихивая цветы в Викины руки, устало улыбнулся Скрябин.
— Здравствуйте, Станислав Александрович, — из последних сил старалась оставаться неприступной, но аромат роз так дурманил. — Чем обязана?
— Так и будем в коридоре стоять? — улыбнулся Стас, на этот раз искренне. — Ты ж не хочешь своим соседям давать лишний повод посплетничать.
Вика улыбнулась, впустила Стаса в квартиру, закрыла дверь. Дальше порога его не пригласила. Стояла рядом, прижав к себе букет и выжидающе глядя на Скрябина, озадаченно рассматривавшего квартиру.
— Ты мне не дала договорить. — Вика приподняла одну бровь и хмыкнула. — Один человек сказал мне, что мы — менты и бандиты…
«Что, в общем-то, одно и то же…» — усмехнулась Вика, стараясь слушать Скрябина.
— Живём в опрокинутом мире. В этом мире живут только бандиты и менты. И, знаешь, какая особенность этого мира? — Вика помотала головой, совершенно теряясь, Стас посмотрел на неё тоскливо. — Семья — это слабость. Слабое место, на которое можно легко надавить. — Стас устало провёл ладонью по лицу, сел на пуф, положил руки на колени, сцепил их в замок, помолчал, потом посмотрел на Вику снизу вверх. — Теперь поняла? Не хочу, чтоб ты была моей слабостью. Настоящей опер должен быть холост, — криво усмехнулся, а в глазах промелькнула печаль, — и сирота. Чтоб если он погиб, о нём скорбели друзья да кот…
Растёр ладонями лицо, а Вика хлопала ресницами, пытаясь понять, что к чему. Стас посмотрел на неё. И Вика увидела ответ. Ответ, который ждал Скрябин, за которым, наверное, и шёл сюда, купив этот букет. Но давать его не спешила. Развернувшись, прошла в кухню. Набрала в вазу воды, поставила в неё цветы. Вернулась в коридор, где всё ещё сидел задумчивый Стас. Укусила себя за палец, сползая по стене рядом с ним. Потом подняла на него глаза и прошептала:
— А я не стану слабостью, обещаю. Вот увидишь, мы станем твоей силой.
Стас улыбнулся, и от этой улыбки Вика готова была расхохотаться. Радостно и облегчённо. Но Стас не дал. Он ближайшей к ней рукой притянул её к себе, жадно целуя в губы. Вика умело обвила его шею и прижалась к его губам. Прервали поцелуй, сомкнулись лбами, глядя друг на друга счастливыми глазами.
— Я тебя люблю… — прошептал Стас, а потом ещё тише добавил: — Кажется, лет сто этих слов не говорил.
Вместо ответа Вика лишь снова прильнула к его губам. Всё, происходящее здесь, казалось ей какой-то мистикой, фантазией. Чем-то из ряда вон выходящим. Потом вдруг Вика вздрогнула, оторвалась от Стаса. Он непонимающе посмотрел на неё.
— Что случилось?
— С родителями знакомиться будешь! — улыбнулась Вика. — Так что давай в магазин, за цветами. Мама красные розы любит.
— Так быстро? Ты ж всё время: рано…
— Иди уже!
Стас вздохнул, но покорно побрёл выполнять приказ Вики. А та принялась суетиться по кухне. Только когда подошла к зеркалу, чтоб переодеться, поняла, насколько выглядела ужасно. С красными слегка припухшими глазами, растрёпанными распущенными волосами, спускавшимися на плечи толстыми гладкими прядями. Осознала, что стояла с искусанными губами, засунув руки в карманы старых брюк-полушаровар, а короткая квадратная тёплая футболка едва прикрывала пупок. И, будучи в таком виде, она услышала признание в любви. Нет, она точно спала!
С родителями они засиделись допоздна. Мать с отцом засобирались, лишь когда Стас сказал, что метро не работает и предложил подвезти. Вика постеснялась спросить, как он водит выпивши. Весь вечер она сидела, лениво размешивая проволокой шампанская и не прикасаясь к алкоголю ни на каплю. Ей хватило предыдущих посиделок, пусть они и случились больше недели назад. Мама же бросала какие-то хитрые взгляды на отца и Скрябина. Вернее, не столько хитрые, сколько изучающие. Мужчины мерились силой, говорили об охоте, стрельбе, боксе, футболе. Ну, а женщины откровенно зевали. Мужчины запивали разговоры коньяком, а женщины не притрагивались к шампанскому. Мужчины не говорили о семье, зато вот женщины этим интересовались. Мама спросила, есть ли у Стаса семья, познакомит ли он с ней Вику. На это Скрябин ответил, что мама, раньше жившая здесь, теперь живёт в Краснодаре, у родственников. Больше родни нет. Вика с удивлением отметила, как мама довольно, и даже несколько облегчённо, улыбнулась. Вика поняла, что не может больше смотреть на это шампанское. Отставила его в сторону, налила сок. Но стоило ей сменить шампанское на сок, как Вика поймала на себе хитрый, с прищуром и укоризной, мамин взгляд. Чинно отставила стакан с соком и попыталась взглядом дать понять, что просто не хочет пить алкоголь. Не получилось.
Мама встала из-за стола, игнорируя мужчин, в упор, кажется, не замечавших женщин. Кивнула Вике, чтоб та следовала за ней. Вика, обречённо вздохнув, поплелась вслед за мамой. Они скрылись в спальне, где Вика упала на кровать и с наслаждением развязала пояс платья.
— Ну? — хором с мамой произнесли они, но смеха не последовало.
— И что это? — мама села рядом с развалившейся на кровати Викой и строго посмотрела на неё.
— Ты о чём?
— О нём.
— Мам… — голос Вики стал настороженным: маме не понравился Стас? Конечно, Вика такую возможность не исключала, но как-то не особо желала её. — В смысле?
Мама поднялась, прошлась по комнате, постояла перед зеркалом, изучая свой макияж, чем выводила Вику из терпения. Потом обернулась, вздохнула.
— Ну, что ты подобрала себе… — мама как можно более мягко улыбнулась, а потом выдохнула: — Иванушку-дурачка какого-то!
Вика аж на кровати подпрыгнула от неожиданности. Всю усталость как рукой сняло, зато затаилась обида, и дало о себе знать любопытство. Поправив платье, Вика спустила ноги на пол и, сосредоточенно разглядывая пальцы ног, глухо переспросила:
— Почему?
То есть, она хотела, чтоб голос звучал глухо. На деле же он звучал звонко и по-детски обиженно. И мама это почувствовала. Села рядом.
— Нет, человек, я ничего не говорю, может, он и хороший… Но внешность…
Вика закатила глаза: маме никогда не нравились те, кто нравились Вике. А ведь она делала вывод не только из внешности, но и из внутренних качеств человека. А Стас… Стас стал для неё идеалом.
— Тебе никогда не нравились те, кто нравились мне! — Вика заявила об этом, глядя прямо в мамины глаза. — Ну и что с того? Ты обещала мне, помнишь? Помнишь, обещала, что даже если он тебе не понравится, ты не будешь его ненавидеть. Помнишь?
Мама усмехнулась и обняла Вику. Вика ответила на мамин жест, зажмурилась, уткнувшись в её плечо. И готова была разрыдаться, понимая, что если б она выставила Стаса за дверь, то ничего этого не было бы. «Не было ничего!» — Вика улыбнулась, а потом услышала тихий мамин шёпот.
— Ты ж не для нас так вырядилась, верно?
Вика промолчала. Потому что мама была не права, поэтому и промолчала. Ведь наряжалась Вика как раз для мамы, потому Стас видел её такой, какая она есть. Зарёванной, испуганной, простой, по-детски наивной. И по-прежнему любил. Это же любовь, правда?
За дверью послышалось копошение и повышенные мужские голоса.