Мысль что он просто издевается и забрал у меня так много крови специально, чтобы воспользоваться моей слабостью, пугает. Настолько, что хочу сама подняться и уйти, но останавливаю себя ради Таси. Нельзя её бросать здесь, мне ли не знать, что это за врач, и каково это — быть волчицей среди охотников. Лицемерно звучит, ибо какая из меня волчица, Тася явно пережила кромешный ад в том жутком подвале. Да вообще, ей сильнее досталось… из-за меня.
— Я останусь, проверь как она, — указываю ему, потирая онемевшую руку.
— Это моя работа, — с ноткой самодовольства говорит он и отходит к волчице.
Читает что-то, пульс проверяет, смотрит на приборы, проверяет показатели в медицинской карте и так раз за разом, пока со странным выражением лица поворачивается ко мне.
— Что ты с ней сделала? — говорит таким голосом, что становится не по себе.
— Что? Что с ней?
— Её показатели почти в норме, а так после сложных операций не бывает. Особенно у оборотней после наших особых пуль. Если не умирают сразу, то ещё несколько месяцев не могут прийти в норму.
— Я не понимаю, о чем ты…
Врач резко хватает меня за руку, чтобы подтащить к волчице, но не учитывает то, что я не могу стоять на ногах, так что падаю на пол.
— В котором часу я поставил тебя на перелив крови? — резко меняет тему, не сводя с меня глаз.
Пугает, его близость и то, что он знает, как мне плохо, что я беззащитна. Один раз почувствовав силу привыкаешь к ней, как к наркотику. Потеряв её, так страшно снова чувствовать себя беззащитной. Так страшно быть слабой.
Вырываю руку и сажусь с трудом на полу. Зачем он меня вообще трогал?! Опускается рядом со мной на карточки, слишком близко, слишком противно. Хватает своей клешней за подбородок, заставляя смотреть на себя.
— Сколько пальцев? — выставляет руку с пальцами, и я понимаю, что это конец.
Даже не потому, что меня штормит, да и голова кружится, а потому что он показал правой рукой, а я её просто не вижу своим левым глазом.
— Убери свои клешни от меня! — кричу на него, пытаясь оттолкнуть его.
Страшно, в таком состоянии я разве что закричать смогу. Но почему-то я уверена, что никто не придёт на помощь. Кому из охотников жалко Тасю или меня? Для них мы всего лишь звери, для некоторых из них — игрушки.
— Не тупи! Сколько пальцев? — дёргает меня за шею, за что получает ногтями по лицу.
Посылаю его далеко и надолго.
— Дура! — кричит, толкая меня на пол.
Нервно ходит туда-сюда пока сажусь снова. Бормочет что-то под нос, но не слышу ничего. Бесит, как же все это бесит.
— Как Тася? Что значат те слова? Ей скоро станет лучше? — заговариваю первая, пряча в руке ручку, выпавшую из его кармана.
Резко останавливается, падает на колени передо мной, но не пытается коснуться. Выражение лица странное, особенно для взрослого мужчины. Он нервно оглядывается по сторонам, а затем наклоняется ко мне слишком близко. Сдавливаю ручку, если воткнуть её в шею, то… Чёрт, о чем я думаю?!
— Здесь нет камер, так что тебе не нужно притворяться. То как ты играешь слабую простачку — впечатляет, как и то, как ты Рада вокруг пальца обвела. Но меня давно мучает вопрос: что с твоей кровью не так? — смотрит прямо в глаза, как будто смотря прямо в душу.
— А что с ней не так? — спрашиваю вместо ответа.
— Ты не носитель гена. В смысле носитель, но не только. Если сравнить анализы твоего отца и твои, то…
— Моего отца? Что значит моего отца?! Вы что схватили моего папу? Где он? Я тебя спрашиваю, где он?! — перебиваю его, хватаю онемевшими пальцами за халат, а второй приставляю ручку к шее.
— Тихо ты, — шипит, зажимая мне рот рукой, — Артур за дверью спит.
Мои глаза чуть не вываливаются. Какого чёрта этот мучитель в коридоре спит? Что ему надо? Тасю? Это связывание на него тоже повлияло?
— Нет здесь твоего отца, мне привезли его образцы крови, откуда её взяли не знаю. Лучше ответь мне: ты ведь просто не можешь превращаться, не так ли? На старую волчицу ты не похожа, а в том досье, которое достал на тебя Рад говорится, что тебе двадцать один… Пардон, уже двадцать два года. Так что старой волчицей ты не можешь быть, твой зверь должен быть жив, но его нет. Мутирующих клеток, генетических маркеров, даже обычной защитной реакции организма нет. У меня возникает только один вопрос: что ты такое?
Молчу, в другой бы ситуации я бы ничего не ответила, но есть кое-что, что не даёт мне покоя.
— Зачем тебе знать кто я?
— Это загадка, очень интересная загадка. Я изучаю вас уже многие годы, но подобного тебе образца никогда не встречал, — нездоровый блеск в его глазах мне не нравится.
— В таком случае, сначала ответь на мои вопросы. Что будет с ней, когда ей станет лучше?
— Откуда мне знать, это решать Артуру, он её притащил — его волчица. Наверное, снова запрет её в подвале, а она ночами будет по нему выть. Но ты, похоже, не удивлена этому факту. Ты знаешь, почему эту маленькую волчицу так тянет к нему, не так ли?
— А Рад? Разве он здесь не главный? — опасливо кошусь на дверь.
— Не совсем, главная здесь Председатель, а Рад что-то вроде не официальной власти. Все его боятся и уважают, но предпочитают держаться подальше. Прав на эту волчицу у него нет, только у Артура, это что-то вроде делёжки трофеев — чужое никто не трогает. Его методы радикальные, не всем нравятся. Мне вот тоже.
Опять руки свои ко мне потянул, за что заслужил толчок ногой в грудь.
— Вот говорил же ему, плохая была идея. Да не насильник я, девочка.
— Ага, а лапал просто так. Сволочь, — сжимаю ручку сильнее и пытаюсь подняться, опираясь на кровать.
— Рад приказал вывести тебя из себя, чтобы проверить, что ты не превратишься, но в какой-то момент его план пошёл куда-то не туда, и ты меня избила как девчонку. И не стыдно тебе, избивать старших?
Приказал? Нет, я знала, что этот Рад больной на всю голову, но что бы на столько?!
— Не стыдно, настолько что, если попробуете сделать это снова со мной, или с кем-то другим…
— Я же сказал: Рад попросил. Сомневаюсь, что, хотя бы один адекватный мужик захотел бы тебя в том состоянии, в котором ты была. Не то, что сейчас, даже у Рада на тебя виды есть.
— Какие ещё виды? — рывком поднимаюсь на ноги, меня шатает.
— Не знаю, но ты жива не просто так. Рад не из тех людей, которые делают что-то просто так. И ты ему нравишься, раз он позволяет так с собой обращаться. О вас уже слухи по городку пошли, не свойственные тем, что раньше ходили об этом парне.
Это ирония в его голосе или не прикрытый интерес? Презрительно фыркаю, садясь на свою кровать и отклоняясь спиной на стенку.
— Твоя очередь отвечать на вопросы, — напоминает мне.
— Как скоро её выпишут?
— В таком состоянии? Думаю, через неделю.
— А можешь подержать её здесь месяц?
— Месяц? Зачем?
— Можешь или нет? — настаиваю.
— Могу, конечно. С такими ранами и два месяца можно валятся. Вот только что тебе это даёт? — он не хорошо прищуривается.
Молчу, я придумаю что-то.
— Тебе не сбежать, он не даст, — отвечает спокойно.
— Не хочу, чтобы её запирали в подвале. Так что, мы договорились? Я тебе ответы на твои вопросы, а ты позволишь ей остаться здесь хотя бы на месяц, — делаю вид, что не слышала последней фразы.
— Ладно, но тебе придётся оставаться здесь, ухаживать за ней, медсестры и близко не подойдут к этой палате.
— Я и так собираюсь остаться. Что ты хочешь узнать? — смотрю ему в глаза.
— Хотел бы узнать всё, но думаю, ты не скажешь. Я прав? — садится на край моей кровати, поджимаю под себя ноги и прячу их под одеялом.
— Пообещай, что больше никто не узнает о том, что я тебе расскажу.
— Может, ещё и клятву на мизинцах попросишь? — иронизирует он.
— Ты только подумай: если все тайны оборотней будешь знать только ты…
Улыбаюсь, прекрасно зная, что всех тайн не знаю, а те что есть, он получит в извращённом виде. Но если это убережёт Тасю можно и солгать, прикрыв правду ложью.