Орки закрылись щитами и ощерились копьями, секирами и топорами. Они образовали по краю рва, дном которого протекал неширокий ручей, недлинное, но убедительное сплошное заграждение. Орочьи воины на самых выносливых и мощных варгах сновали вблизи Плоской скалы, выискивая у ее подножия лазутчиков, но нет — не находили никого. Приглашенные на переговоры соблюдали честные условия.
Эльфы, волшебник, Бард, гномы — недвижно ждали. Только Герцег крутился и пританцовывал, то тянулся к траве, то лез под руку Галадриэли, как большой коричневый кот, ласкался мордой, обсасывал шершавыми губами тонкие пальцы.
Когда медленно восходящее весеннее солнце проткнуло утреннюю дымку острыми, как иглы, лучами — именно в этот момент самые зоркие углядели в глубокой синеве неба тонкий сверкающий силуэт дракона.
Саурон прибыл на переговоры…
***
Ветку шатало, но она понимала, что стоит на двух ногах — и ее при этом не слишком деликатно поддерживает крепкая рука. С трудом распечатав глаза, девушка увидела солнце — резануло так, что молниеносно вспомнилась пара недель при факелах и свечах и прояснилось в голове, словно от нашатыря… из глаз потекли слезы; Ветка болезненно сощурилась. И тут сердце ее жестко ударило о ребра — она услышала голос Торина.
— Не всю гору, но ее сердце я отдам тебе, Темнейший. Моя подданная ничего не решает в этой войне, не добавляет тебе ни сил, ни власти, а ее пленение не ведет ни к какому проку. Ольва Льюэнь — и Аркенстон. Взвесь как следует.
— И как же ты решился, Торин, сын Траина? — насмешливый голос Саурона прозвучал прямо около уха Ветки.
— Аркенстон нашли всего лишь при моем отце, — равнодушно сказал Торин. — Гномы были сплоченным и сильным народом до него. Будут и после. И суть этой сплоченности — в том, что мы не бросаем своих. Никогда. И в подтверждение этого — вот камень. Тебе согласиться бы, Гортхаур. Четверть Сумеречного леса от эльфов, которые говорили до меня, и Аркенстон. Это щедро. Я мог бы предлагать злато бочками и возами, если пожелаешь; ты умеешь торговаться, да и гномы всегда были мастера это делать. Запрашивай свою цену. Надо завершить торг, раз ты здесь, мы здесь, и Ольва Льюэнь тоже здесь.
— Мне кажется, — голос Саурона звучал издевательски, — жизнь покупается лишь жизнью. Чьи жизни вы можете предложить мне, в добавок к кучке деревьев, которые и так мои, и камню, который, сведя с ума одну гномью семейку, затем годами валялся в лапах дракона?
Ветка, наконец, прозрела, сморгнув слезы с ресниц: ряды воинов. В три шеренги стоят гномы и эльфы с людьми; в три же — орки. Ширина рва — метров семь. Высота скалы… не видно… от подножия скалы до рва — метров пятнадцать. Под скалой… девушка вытянула шею… кусты. В шеренге с эльфами — Гендальф… Герцег. Трандуил. Торин. Бард.
Не смотреть и не вдумываться.
Трандуил.
Не смотреть.
Проверила мышцы — она не связана; запястья заведены за спину, их — оба сразу — держит крепкая рука Саурона, на самом краю скалы.
Дракон валяется полукольцом здесь же, затянув глаза радужной пленкой, лишенный вложенной в него великой темной души — просто сонная животина.
Скосилась — Майрон щеголял в натуральном виде.
«Вот так родился нудизм», — подумала Ветка. Еще раз коротко остановила взгляд на Герце.
— Будь разумен, Гортхаур, — голос, кажется, Элронда. — Лесной король и король подгорный предлагают тебе достойные условия. Разумный обмен. Соблюдение границ. И…
Ветка слышала возбужденное, глубокое дыхание за своей спиной. Ах ты пижон, показать меня, показать себя, да? Ладно.
Пора.
— Н-не отдавай м-меня, любимый… — вышло тихо, но ее услышали.
Еще как.
Замерли все, включая орков, которые перестали шебуршаться, сморкаться и греметь оружием. Ветка не сомневалась, что первые же слова, сказанные ею, разнесутся над воинствами как гром с ясного неба — так и вышло.
— Что-о? — встряхнул ее Саурон. — Что ты… сказала?..
— Не отдавай меня, любимый! — выкрикнула Ветка, еще раз стрельнула взглядом по скале, по шеренгам воинов — светлого и темного воинств, и завопила русской народной дурниной, извиваясь:
— Я-а-а-а люблю тебя-а-а-а, не отдава-а-ай меня никому-у-у, сокол мой ненаглядный, повелитель ты мо-о-ой темный, ты же сам хотел, чтобы я любила-а-а тебя, вот я и люблю-ю-ю!
Лицо Трандуила замерло; брови взметнулись, а зрачки расширились, как от боли — голубая радужка затопилась темным.
Торин приоткрыл рот, также изумленно задрав брови. Бард вцепился в лицо Ветки взглядом и потянул с плеч лук. Галадриэль торжествующе улыбнулась, и потихоньку опустила руку с поводом Герцега. Герц, услышав голос Ветки, замер, нехорошо выставив уши топориками. Элронд в растерянности двинулся к Владыке, собираясь хоть что-то сказать. Гэндальф предостерегающе поднял руку…
И все это заняло миг.
Рука, удерживающая Веткины запястья за спиной, дрогнула и ослабла. Саурон рывком развернул девушку к себе и уставился прямо в ее лицо.
— Т-ты-ы…
— Любимы-ы-ый! — злобно заорала Ветка, резко выворачиваясь из его рук, и отвешивая — наконец-то, сколько раз не пригодилось! — свой коронный, много раз отработанный с учителями единоборств удар в пах, в обнаженный пах великого Темного Властелина, Некроманта этих мест, тщеславно желавшего показаться королям Севера во плоти — которой он так долго был лишен.
И сколь бы ни был Майрон могуч, согласившись на утехи плоти, он согласился и на ту боль, которая она может доставлять. Ветка впечатала коленкой всю ненависть, которую она годами испытывала к своему обидчику, оставшемуся там, в Москве в луже крови на ипподроме; весь страх, в котором она — не показывая слабости никому — так долго жила, весь ужас, осевший от встречи с Азогом Осквернителем, все бешенство и отчаяние, вызванное новым насилием. Все или ничего. Для Ветки это был момент истины, момент приложения максимальных сил. Она тоже понимала — сейчас… или, может, никогда.
Саурон беззвучно сложился пополам, не сумев даже пикнуть и перестав дышать.
— Ге-е-ерц! Герцее-е-ег!
Галадриэль бросила повод коня и выкрикнула:
— Noro lim!
Шеренги пришли в движение — все действие заняло считанные секунды, и вот уже гнедой конь стрелой вырвался из рядов светлого воинства; взгляд Трандуила воссиял, Торин чертыхнулся и воздел топор, Бард наложил стрелу на тетиву, Элронд завертелся на своем коне, понимая, что ров не перескочить…
Но стиплер, конкурист, призер, прирожденный боец, слопавший гончий лист — перескочил.
Ветка увидела тугое гнедое тело, летящее с одного берега рва до другого — прямо в гущу пик и обнаженных мечей, и волшебника, наставившего посох — оружие орков словно легло в две стороны, создав над головами в черных шлемах воздушный коридор.
И прыгнула в этот момент сама.