— Быть твоей… верной служанкой?
— Не могу не отметить — тут получилось не все, не все, — Саурон сел на край ложа. — Балрогов Глорфиндейл, Моргот его побери. Столько лет сидел тихо, сволочь. И нате. Ступай ко мне.
Ветка смотрела неприязненно.
Двадцатилетний красавец аниме, видимо, остался в Москве двадцать первого века. Перед ней был рослый, отлично слепленный мужчина с великолепными руками музыканта… на вид ближе годам к сорока, а то и постарше. Плечистый, с подобранным животом. Волосы его пламенели — становились то цвета огня, то цвета темнейшей копоти, а глаза отсвечивали лиловым. Узкое, костистое лицо, полные губы, тонкий нос с горбинкой, залысины надо лбом, делающие Майрона на вид еще чуть старше. Впрочем, кто тут говорит о возрасте?..
— Зачем тебе я?
— Я долго свивал это уютное гнездышко, — с удовольствием сообщил Темнейший, и упал спиной на шелк постели. — Долго. Теперь я хочу вознаградить себя за старания. Дракон не помешает, он часть меня… а я часть его. Когда рядом он… и ты, я обретаю телесность.
Мужчина потерся спиной о постель, выгибая торс. Закрыл глаза. Ветка метнулась взглядом по столу — хлеб под чистым полотенцем, кувшин с вином, пара бокалов. Ножа или вилки нет.
— Иди же! — Голос ударил резко.
— Не пойду! Я хочу знать, каковы гарантии!
— Что-о?
— Сделка!
— Что?
— Я выполняю все, что ты хочешь, — быстро сказала Ветка, — как хочешь. Сколько хочешь. Что угодно, Майрон. Хоть полы мыть в костюме Мальвины. А ты даешь гарантию, что не трогаешь ребенка. Дашь мне его родить. Оставишь мне. Можешь торговаться с Трандуилом за лес, — имя проскочило, как морской еж, но Ветка все же сумела не запнуться, — а со мной — так. Верная служанка. Цена — жизнь и… здоровье сына. И ты не будешь нас разлучать.
Саурон сел, внимательно изучая Ветку.
— Да, я думаю, что в обмен на собственную жизнь и собственное здоровье ты не будешь давать мне таких смелых обещаний. Что же. Ты клянешься выполнять все, буквально все, что я прикажу. Называть меня Хозяином. А я в ответ обещаю тебе, что твой плод будет сохранен, и после его появления на свет он останется с тобой.
Ветка мысленно пробежалась по всем сказкам, какие помнила — договор был чреват подвохом, но что делать, что делать?
— Я клянусь… Хозяин.
— Теперь я могу безнаказанно убивать вас обоих ежедневно, — с удовольствием сказал Саурон. — Я некромант, и к утру вы будете оживать, сохраняя шрамы и переломы… духа. Полезнейшая практика для того, чтобы получить вконец сломленного смертями и болью эльфа — сломленного еще до его рождения, о! Я уже люблю этого желтоглазого мальчика, мое произведение, мой шедевр… уже люблю. Правда, напрямую твой дух мне недоступен. Только косвенно, косвенно.
— А его? — севшим голосом просипела Ветка.
Майрон помолчал, недовольно.
— Лишь через тело, Ольва, лишь через тело… зачатый эльф слишком сильно защищен любовью отца и матери. От зачатия и до рождения, и затем еще год. Но физические страдания — твои, Ольва — и страх смерти… смертельный ужас, смертельная бездна ему будут знакомы. Потом добавлю остальное. Чтобы получить слугу и воина, какого не видала Арда. Он поведет мои темные армии. О-о… но ты голодна. Поешь.
Ветка, с колотящимся сердцем, подумав, что двум смертям не бывать, обошла туалетный столик, за которым пыталась прятаться, отломила хлеба, села на край ложа.
— Сними бляху.
— А почему ты сам ее не снял?
— Ты обещала слушаться.
Ветка неохотно разомкнула замочек… бросила черный кулон Майрону. Тот задел предплечье; пошел дым, темный майа отдернулся. Тряхнув краем одеяла, сбросил бляху на пол.
— Хорошо… так намного лучше. Без эреборской железяки…
Нагой мужчина взял и себе вина, хлеба. Ветка жевала и ощущала вкус плохого картона. Но надо было есть.
Ей было несказанно страшно — милый дядька, который так охотно с ней обсуждал ее будущее (о, ведь плохие, как правило, много трындят!) пока что не делал ничего дурного… и в то же время пугал до икоты.
Но показывать этого не следовало. Нельзя.
— С сегодняшнего дня, — медленно сказал Майрон, — ты будешь меня любить. Слышишь?
— Я поняла, Хозяин.
— Я хочу слышать от тебя только это. Что я любим. Я буду причинять тебе боль — но ты будешь говорить о любви. Ты оставишь любые попытки бежать, иначе я нагоню — и вырву плод из твоего тела. Ты оставишь надежду. Ты будешь звать меня Майрон, любимый, возлюбленный, и говорить это часто.
— Я н-не… умею…
— Ну, ты актриса, — ухмыльнулся Саурон. — Актриса… дубляжа, да? Ты сможешь. Мне достаточно слов, я так неизбалован. Я так одинок… тебе должно быть меня жаль. Вокруг одни орки и орчихи. И никто не понимает моих идеалов. Моей цели.
— А он-ни у тебя есть? Идеалы?
— Так печально быть творцом по натуре, — доверительно сообщил Саурон, — и не мочь сотворить ни единой песчинки. Я могу только изменять или искажать. Но создать с нуля — нет. Все, что я делаю, направлено на то, чтобы преодолеть это бессилие. Бессилие творца… перед могуществом Эру. Как только я постигну тайну сотворения — я сотворю собственную твердь. Собственную складку Арды. И полностью погружусь в нее… так что мои эксперименты выгодны всем, маленькая Ольва, зеленая веточка Трандуила.
Ветка дернулась.
— Но отсюда ты уйдешь не просто так… с прощальным поклоном, не так ли?
— Разумеется. Тут слишком много… проклятых витязей и магов, которых я искренне ненавижу. Слишком много, Ольва. И маловато тех, кого я люблю. А ведь я тоже буду тебя любить, детка. Я давно не играл в любовь. Вкусная, маленькая глупышка… ты насытилась? Видишь, я добр.
— Ужасно, — пролепетала Ветка, — ужасно добр…
— Любимый.
— Л-люю…
— Давай же! — Саурон неожиданно рявкнул так, что дракон открыл глаз. — Давай же! Я отправил условие Трандуилу — он и его эльфы, до последнего, покидают Эрин Гален, оставляют лес мне, а его старший сын отправляется заложником в Дол Гулдур! Если белобрысая тварь рискнет… рискнет выполнить это, ты и твой ублюдок свободны! Но этого не случится — у него тонка кишка, а потому тебе любить! Меня! Вечно! И только! Меня-я…
Ветка загородилась локтем; сердце ее колотилось.
Надо, надо, надо.
— Мой любимый Хозяин, — так проскочило легче.
— Замечательно, — прошипел Саурон, — иди ко мне… Ольва Льюэнь, испепеленная глупостью и гордыней. Иди ко мне. Может, тебе даже достанет духа когда-нибудь надеть черную корону и править Средиземьем вместе со мной. Иди сюда. Вставай на колени.
Ветке в кошмарном сне не могло присниться такое. Темный Властелин кричал что-то на страшном, рычащем наречии, грохочущем, как каменная осыпь; и хохотал. Ей было нечем дышать, и казалось, связки рвутся в клочья под его ударами. В углах рта выступила кровавая пена. Затем мужчина вздернул ее наверх — и собирал с ее рта слюну и кровь… и целовал — до укусов. И это совершенно не походило ни на какую любовь.
Ветка старалась не рыдать — и была уверена, что больше никогда в жизни не сможет сказать ни слова. Но Саурон неожиданно уложил ее рядом… боль в горле прошла, а его руки стали нежными — и девушка с новым приступом ужаса ощутила, что, хотя и воспринимала происходящее как пытку, внизу у нее влажно и горячо. Тонкие прекрасные пальцы, музыкальные пальцы Темнейшего ласкали ее внутри, там, где, как она думала, никогда в жизни не окажется никто, кроме эльфийского короля. А она плакала от наслаждения и от остервенелой обиды на себя саму. Старалась скулить тихо — но Саурон слышал каждый звук, каждый вздох, и неизбежно оказывался все ближе и теснее.