- Я предполагаю, что только один из орков обладает такой дерзостью и жаждой мести, - негромко проговорил Трандуил, - что осмелился бы выследить нас и теперь следовать за нами, чтобы выслужиться перед своим Хозяином. Если это огненный орк, я хотел бы задать ему несколько вопросов. Это не простой убийца, Саурон готовил Агнира на место Азога. Но с другой стороны, он отправил его в крепость, предназначенную быть захваченной. Гортхаур не дурак.
- Как знать, - отозвался Иргиль Ключник, приблизившийся к беседующим. – Основная ставка была сделана на дракона… кто знает, что было бы, если бы чудовище не пало.
- Словом, Агниру отчаянно надо оправдаться в глазах своего повелителя. Мы понаблюдаем еще за ним немного. Даэмар… Арвиль. Сменяйте друг друга и дайте знать, если что-то будет меняться.
- Они шушукаются, - с неудовольствием проговорил Бофур, с трудом балансирующий на большом роханском коне. – Эльфы шушукаются.
- Наверное, если будет что-то важное, нам скажут, - ответил Торин со своего вороного жеребца, - хотя эльфам и свойственно вести себя так, словно других народов нет на белом свете.
- Лучше бы мы шли пешком, может, и быстрее бы вышло, - подал голос еще один гном. – Кони конями, но одно дело проехать от Эребора до Дейла… и другое – скакать с эльфами до Мордора!
- Ничего, - буркнул король-под-горой, - вытерпим. Йэ-эх!
Торин полоснул Воронка плеткой – и громадный конь вырвался вперед. Взвизгнула и понеслась Белобочка, проснулся и вышел из ступора Герцег – скачут, и без меня?
И хотя опасность следовала по пятам отряда прямо за холмами, позади был то ли выигранный, то ли проигранный бой, а впереди двух королей и их соратников ждали мрачные мордорские горы, кавалькада сорвалась на безумный, вольный галоп, лишь свистел ветер в ушах всадников, трепал дорожные плащи, да поднималась пыль из-под копыт лошадей.
========== Глава 18. Болото (первая часть) ==========
Ветка лежала на сухой, высокой полянке. Таких полянок на болоте было немного, и они оказались подобны драгоценностям, усыпанным рубинами. Было ранее утро; в уголке рта выспавшейся, сытой, довольной и выкупавшейся девушки чуть шевелилась закушенная травинка с мохнатым колоском на конце.
В прошлой жизни ей никак не удавалось наесться земляникой. Но последние три дня окупили все недостаточно ягодные годы детства.
Болота уже были богаты и грибами, и Ветке казалось, что она узнает привычные формы – скрюченные, сморщенные шапки сморчков и строчков. Грибы она пекла или жарила на широком лезвии черного ятагана, и жалела, что неодушевленные дары природы никак не решают проблему питания Нюкты.
Харадский тракт позволил ей разжиться луком и стрелами, истлевшей одеждой, шлемом. Там впрямь было множество едва захороненных тел и могильников, которые пришлось ограбить.
Ветка не желала вспоминать этот путь.
Она не желала вспоминать, сколько раз они с Нюктой находились на самом краю гибели, встречая то орков, направляемых гневным, неостановимым и оскорбленным Багровым Оком, то южан, группой идущих за какой-то нуждой на север, то варгов, то хорошо вооруженных, собранных людей. Она не могла печалиться о Глорфиндейле… ей не хватало сил; не могла думать о будущей встрече с Трандуилом; поначалу Ветка еще вела календарь, ставя зарубки на палочке, а потом бросила и это. Девушка и волшебный варг, несущий драгоценный груз, шарахались, как два зайца, от каждого движения, от любого живого существа.
Нюкта особенно тщательно избегала других варгов; неизвестно, ощущала ли она свое особое положение, но, едва услышав дальние голоса или унюхав что-то в ветре, варжиха тут же залегала, затихала и замирала.
На десятый или двенадцатый день бегства ее чуть не застукала кавалькада всадников. Нюкта залегла, уже освоив эту науку, в остывающие после дневной жары камни; Ветка прикрыла себя и волчицу ветошью, глядя сквозь пыльную ткань на очертания всадника, поднявшего худую лошадь темной масти на высокий камень метрах в двадцати от нее. На лбу конника под надвинутым грубым серым капюшоном чуть взблескивал светлый металл, точно там был венец.
Плотные сумерки летнего вечера делали всадника страшным, словно призрачным; варжиха лежала тихо и только тепло дышала в Ветку, почти беззвучно, а девушка, напуганная Глорфиндейлом, не шевелилась и старалась даже не смотреть на проезжего. Послышались голоса и топот копыт остальной кавалькады, конь спрыгнул с камня и поскакал догонять своих, и всадники унеслись к югу, к Мордору, лишь взметнулись пыльные плащи. Ветка еще долго отходила от страха, и решила с той поры выбирать еще более нехоженные тропы.
В первые дни Ветка не отпускала от себя Нюкту, и дело дошло до того, что голодная волчица оборвала поводок и убежала. Ветка рыдала, упав на камни, пока зверь не вернулся – с трепещущим олененком в пасти. Все гуманистические заморочки тут же покинули девушку – и уже через пять минут она сырым ела сердце, твердой рукой вырезанное из груди животного – в сердце, говорил ей кто-то из эльфов, не бывает паразитов, это мясо по идее можно есть сырым и горячим.
Потом Ветку рвало, так как дичайший голод, испытываемый несколько дней до охоты Нюкты, не позволил сразу переварить кровь и свежую плоть. В организме начавшей терять зрение от переутомления Ветки позже прижился только крошечный запеченный на костре кусочек печени… а вот Нюкта спокойно сглотнула сырым всего олененка вместе с копытами.
Потом Ветка снова рыдала – это я, я должна охотиться для тебя, а на самом деле ты кормишь меня… Нюкта ворчала и уже привычно сворачивалась в люльку плотной шерсти, обволакивая Ветку густым запахом животного.
На другой день Ветка испекла оставшуюся ей голову олененка, и съела глаза, мозг, язык. В этот момент их бегство из судорожного метания в полубреду в панических попытках не упустить друг друга из виду превратилось в какое-то осмысленное движение к северу, а полный хаос в голове и истерические метания внутри невероятной безвыходности упорядочились. Девушка ощутила себя живой, сытой и даже полной неких сил, снова пробившихся из неизвестного, глубоко скрытого в каждом человеке источника.
Просыпаясь на рассвете, Ветка следила, чтобы утреннее солнце всегда оставалось справа, и каждый день уточняла направление. Иначе она не умела ориентироваться, а на берег Андуина выйти все никак не удавалось.
И она шла в Сумеречье. Мысль вертелась вокруг единственной темы. Можно идти, но нельзя прийти – пока не родится ребенок. Если уж Глорфиндейл обнажил против них меч… то даже самые лучшие, любимые и родные могут сделать то же самое, так как светлейшее дитя оказалось в грозном и хищном сосуде. Элронд так точно – не одобрит.
Или все-таки можно надеяться на помощь и понимание?
Аргументов, как доказать, что все хорошо, у Ветки не было. Да и хорошо ли?..
А если не идти в Сумеречье, то где зимовать? У нее не было одежды, она не умела выделывать шкуры, и даже огонь с помощью огнива, найденного у давно выветренного до костей покойника у Харадского тракта добывала с трудом – камень был побитый, побелевший, боек истерт.
Или все-таки идти?..
Будет ли Трандуил достаточной защитой, или он первым взмахнет сверкающими клинками – это не мое, это грязь, это осквернение?..
- Мы вдвоем с тобой, Нюкточка, - шептала Ветка, вжимаясь в густой мех, - вдвоем. Надо держаться нам. Ради маленького. Ты же слышишь его? Слышишь? – и снова принималась лепетать детские сказки, уткнувшись лицом в живот огромной волчицы, и глотать слезы.