А то и настоять. Вот сейчас. И уже оставить возле себя. Пусть и не королевой, пусть. Наследников Фили с Кили наделают. Ну, ладно. Один Фили.
Снова повернулась. Огонь мешает? Торин задул свечу, но продолжал видеть ее лицо, сомкнутые ресницы, открытую шею. Иноземка… Ольва Льюэнь.
Не утерпел. Долго смотрел — пляшущее пламя больше не тревожило ее веки, и сон углубился.
Нагнулся и поцеловал. Легко, не пугать, не будить.
Она поймет, что в эльфах нет жизни. Каждый из них помнит такое количество весен, что запутался в том, что истинное, что нет. В них нет пламени. Они красивы, но бездушны; они смотрят на море, смотрят в грядущее, видят обещанное им вечное блаженство — блаженство в звуках арф, в прелести невянущих цветов. Пока жива Арда. Блаженство в полной остылости чувств, когда уже не к чему стремиться. Некого искать. Она поймет.
Отпустил губы — и Ольва прямо в его короткую бороду сквозь сон пролепетала:
— Трандуил…
Торин отпрянул. Да не может быть.
Поправил подушку, покрывало. Сделал круг по опочивальне, мягко, без сапог. Подумал, не отнести ли деву в ее комнаты. Перерешил. Снова вернулся.
Сел, наклонился. Мягко провел рукой по щеке. И снова в ответ Ольва всхлипнула:
— Трандуил… я не могу… без…
Торин запустил обе руки в волосы. Балрогова магия, магия — бездушной твари, морготовой лесной феи. Зачем ему Ольва? Однако же требовал, требовал — прислал гонцов. Вынь да положь ему Ольву!
Узбад откинулся на ложе, сцепив руки на груди.
Ольва спала долго — он и сам успел раз или два задремать. С пустотой в душе, не думая особенно ни о чем.
Какая роковая ошибка.
Какое проклятие. Для них — всех троих.
Наконец, девушка завздыхала, зашевелилась… Торин щелкнул огнивом и запалил свечи.
Смотрел.
Затем, видя, как смущена и напугана Ольва, сел и молча принялся обуваться.
Она неловко, резкими движениями попробовала разгладить ткань платья, но спохватилась и тоже обулась, отыскав в отблесках огня сапоги у кровати.
Встала, пытаясь поймать равновесие; Торин подошел сзади, набросил на ее плечи накидку, и мягко повел, не давая падать и ушибаться о мебель. Распахнул дверь, вывел ее в коридор мимо двух гномов-стражников, которые теперь круглосуточно находились при его покоях, и проводил по галерее — к ее собственным комнатам.
— Я думал, ты проспишь до утра. Погасил весь свет, чтобы тебе не мешать.
— А я сколько проспала? — пролепетала девушка.
— До полудня.
— И ты оставался со мной?..
— Мне тоже иногда отдохнуть не повредит. Приведешь себя в порядок, приходи в кузни, — решительно сказал Торин. — Будешь считаться не человеком заокраины, а гномкой Эребора.
— Торин, — спросила она, чуть не плача, — Торин! Объясни! Мне так страшно!
— Ты говорила во сне, Ольва Льюэнь. И говорила не со мной…
И узбад быстро ушел по галерее, ушел в кузню — выпить пива с Двалином, отковать бляху. Забыться.
***
…Торин встряхнул головой, отгоняя воспоминания. Их ночь. Ее ровное дыхание, ее легкий человеческий профиль. Короткие растрепанные волосы. Не красавица, нет. Просто майа. Майа гномов, иноземка Ольва Льюэнь.
Его майа.
Понесшая от эльфа.
Вот так, сразу, женщины принимают в себя жизнь, когда любят. Когда не могут без. Махал.
Торин гикнул и огрел коня плеткой — мощный жеребец разом взбодрился. Рванул галопом к горе — вот она, уже рядом.
Воинов. Наилучших. Кили? Да нет, пожалуй, он сам.
Верно?
========== Глава 3. Голос ==========
Если Майрон и намеревался придумать Ветке испытание пострашнее — ничего хуже, как ей казалось, изобрести бы не смог. Он попросту оставил ее на какое-то время одну. В запертом помещении. В круглой зале, в башне, с потолками под десять метров — и с узкими бойницами высоко-высоко над полом.
Воды ей не хватало, вода была лишь в единственном кувшине, и для умывания, и для питья.
Кое-как помывшись и обнаружив, что на теле не осталось ни единого синяка, ни единого пореза от тонких драконьих чешуй-кинжалов, и даже, кажется, половина мелких родинок с тела и совсем старые отметины исчезли бесследно, Ветка уверовала, что этот гад вправду будет ночью исцелять все, что наворотил днем. Ладно. Я выдержу.
Вот только как его магия скажется на маленьком?..
Свернула ковры, перетрясла постель, проверила все до последней нитки и щепки. Меблировали ее тюрьму с умом. Ковры были роскошными, чистыми; ворс бархатистый — Ветка отчего-то была уверена, что это ковры старинной эльфийской работы. Постель выше всяких похвал, расшитое шелковое белье. Два на два. С высокой резной спинкой в изголовье, что было совсем не лишним в середине круглой комнаты — но спинка наводила Ветку на неприятные размышления. Майрон произвел впечатление затейника.
Бойницы под потолком давали поток свежего воздуха… и очень мало света. Самым опасным предметом в круглой башне было огниво. Ветка с грустью вспоминала рассказы учителей о том, что оружием может быть тазик, кувшин, тряпка — что угодно. Но выходило, что убивать собственно Саурона смысла не имело.
Когда он наигрался — попросту исчез, втянувшись в дракона дымом. И тут же тусклый, частично прикрытый радужной пленкой глаз зверя засиял лиловым огнем, а тело ожило, запульсировало, медленно выплывая из круглой залы прочь.
Ее пленитель был бесплотным. Несмотря на весьма увесистые телесные ощущения, с ним связанные.
Надо было присмотреться к дракону, а убить здоровущую гадину было намного труднее, чем даже крепкого и рослого мужчину.
Ветке и в голову не приходило, что она вовсю нарушает данное слово — любить, звать Хозяином. Не думать о побеге. Мысли были весьма практичными и текли сами собой.
Через некоторое время, разобрав все доступные комоды, Ветка смекнула — она не знает, какое нынче время суток. Как измерять время. Не представляла себе, на что ориентироваться. Факелы чадили и догорали, а когда они погасли совсем — Ветка оказалась одна, без пищи, и почти без света.
Бездействие убивало. Масса упражнений, медитативных практик. Десятки раз — причесать волосы, натереть тело маслом, найденным во фляге, сделанной из долбленой тыквочки. Ветка даже подумать боялась, зачем Саурон приволок сюда прозрачное масло с приятным еле уловимым запахом, но использовала его просто как молочко для тела. Кстати, масло горело — она плеснула чуть на факел, для пробы. Но для изготовления масштабного пожара его было недостаточно.
Отрадным было то, что в сундуке нашлось ее платье, в котором Ветку похитили, а в рукаве платья - заветная щепочка Гендальфа. Ветка много раз прикинула, сколько музыкальных композиций она сможет извлечь из этой деревяшки… и в итоге запрятала ее подальше, решив, что будет применять только совсем уж в минуты депрессии и упадка.
Волосы заметно подросли. Она и не заметила, когда, хотя еще там, на свободе… эх… мыльцем Дис пользовалась при каждом удобном случае.