— Я догадался, — прошептал Фили и воровато оглянулся. — Я догадался, Ольва. Я много вспоминал, как ты ходила за мной тогда… в Эреборе. Вспоминал истории, которые ты рассказывала. Мы просто неправильно тебя будим. Тебя надо позвать по законам твоего собственного мира. Не нашего. М?
Гном потянулся и осторожно застегнул замочек цепочки — эреборская бляха, откованная Торином, легла на ключицы Ольвы.
Сел на стул в изголовье кровати.
— Может, тебе и полезно спать, не знаю, — продолжал Фили, — но разреши, я тебе кое-что напомню. Итак. Жила-была прекрасная принцесса. И у нее была злая мачеха. Так? Эта балрогова женщина, порождение Моргота, обладала чудесной стекляшкой, которая рассказывала королеве, как она хороша. Кажется, так. Я не все запомнил, это же сказка твоего мира. Так вот. Зеркало сказало мачехе, что она теперь не самая прекрасная в королевстве. Это само по себе глупо — всякая женщина прекраснее всех остальных для своего мужчины. Для меня это Бус, ты же понимаешь. Ну, в том смысле, в котором… а, ладно. А эта хотела быть прекрасной для всех. Это немного чересчур, не находишь?
Через полуоткрытую дверь стражи, воин Дейла и Эйтар, слушали ровный, жизнерадостный голос молодого гнома.
— Глупая баба велела своей падчерице, прекрасной принцессе, уйти в лес. Но и там дева не померла — с чего бы ей?.. Хороша, свежа, даже лесничий отказался ее убивать, хотя и получил прямой приказ. А принцесса нашла дом, где ее приютили… приютили… витязи, отчего-то проживающие в самой глуши целым отрядом. Кажется, так. Они милостиво позволили прекрасной принцессе — самой прекрасной, как сказало стекло, — готовить им пищу и убираться в их… тереме, — в голосе Фили звучало глубочайшее сомнение. — Достойное применение девы, ничего не скажешь. Помнишь, сколько разных вопросов я задал тебе в этом месте? И вообще в разных местах твоих удивительных историй? Одна жабья шкурка чего стоит… ну ладно. Зеркало немедленно наябедничало гадкой бабе, что принцесса жива. Королева превратилась в старуху и подкинула наивной деве отравленное яблоко. Та укусила и померла было, но, когда примчались витязи, оказалось, что все-таки не померла, а уснула. Великие праотцы, сколько же там было витязей? Забыл. Но все они не имели никакого значения. Ведь всегда имеет особое значение только кто-то один.
Фили вздохнул.
— Деву уложили в хрустальный гроб, сделанный, надо думать, все-таки гномами — кто еще может создать такое? И на златых цепях повесили внутри горы, стало быть, в подгорном королевстве. Точно. Вот и думай, что это были за витязи, которых она назвала своими братцами. Под горой, знаешь, витязей полно — и хрустальный гроб сработать, и хрустальную обувь… эх, нет, это из какой-то другой истории. В общем, только избавитель, который был намного храбрее всех этих витязей, мог расколдовать спящую принцессу. Ты говорила о нем. Он кого-то побеждал по дороге. А главное — он знал, как ее будить. И я знаю. Ты рассказала мне, Ольва Льюэнь. Ты сама.
Тени ложились Ветке на лицо, делая черты особенно заострившимися и безжизненными.
— Я думал подсказать Трандуилу, — пробормотал рыжий гном. — Но он такой надменный, такой… неприступный… такой почтительный с тобой… они целуют тебе руку или лоб. Но в сказке-то было по-другому… в твоей сказке. В сказке твоего мира. Я счастливый гном, у меня есть мать, дядя, жена, ребенок, брат, и еще — такой друг, как ты. Просыпайся уже!
Фили глянул в сторону двери… приподнялся и решительно чмокнул Ветку в губы, прежде чем Эйтар или стражник Дейла сумели этому воспрепятствовать.
— Довольно, — негромко, но очень сердито сказал Эйтар, выросший за плечами Фили. — Довольно, наугрим. Ступай прочь.
— Эх, — Фили коротко вздохнул и дал себя вывести, не сводя взгляда с Ольвы — не шевельнулась ли. Но нет.
Нет.
Порядок был восстановлен, тишина снова окутала спальню, и, закрывая дверь, никто из стражников не увидел, как Ольва перевернулась было на бок и подвернула под щеку обе руки…
Дверь захлопнулась — подбитая войлоком по косяку, почти беззвучно; встревоженно взметнулись язычки свечей, и Ветка села на постели.
***
Ветка села в постели и уставилась перед собой.
Последнее, что она помнила — летящие навстречу плиты двора.
В зеркале отражалось кентервилльское привидение — волосы, белая кружевная сорочка, тонкое лицо. Даже цепь на шее.
Ветка запустила пальцы в шевелюру — и призрак в зеркале сделал то же самое.
Рассудок, память — все возвращалось, но сознание отказывалось зарисовать внятными картинками интервал между падением с Герцега и нынешним мигом.
Трандуил.
Мэглин, Леголас, они все, они все, они…
Цепь.
Ветка вцепилась в эреборскую бляху, оставшуюся когда-то валяться в Кирит Унголе, и реальность в ее голове сделала курбет. А был ли мальчик? Или сейчас эта дверь откроется, и в комнату втечет голубое тело дракона, и потом…
Нет.
Нет!
Мальчик был. Есть.
Ветка и сама не понимала, как она ощутила, поняла, почувствовала, где сейчас находится ее сын.
Стражник Дейла отошел прочь — он ждал сменщика и счел, что эльф достаточная стража у двери Ольвы…
А Эйтара от прямого удара дубовой дверью спасла только феноменальная реакция эльфа, лучника и воина — он отскочил, увернулся и, мгновенно сообразив, что случилось, бросился в большой каминный зал, а широкая белоснежная сорочка в пол настоящим привидением утекла по коридору в сторону детской.
Ольва не просто шла — королева бежала, да как.
Ветка отыскала сына безошибочно — его, накормленного Синувирстивиэлью, укладывала спать Сигрид, а за колыбелью стоял Мэглин, который не успел даже подпрыгнуть — Ветка выхватила одного младенца из колыбели, своего, ни на миг не усомнившись, и вжалась в угол детской, обнимая малыша, прижимая его к себе.
Словно незримая волна побежала от нее, от них с младенцем; и навстречу со двора, из Дейла понеслось:
— Маг, маг, бурый маг! Витязь! Глорфинде-е-ейл…
— Дружо-ок! — то ли в бескрайней радости, то ли в ужасе прошептал Мэглин, а в дверях детской выросла фигура Трандуила — в мантии, короне, величественная и великолепная; губы короля были приоткрыты, а глаза полыхали ярчайшими голубыми опалами.
— Ольва!
Детская разом заполнилась людьми, эльфами и гномами. Эта большая комната, до краев напоенная ароматами трав и цветов, молока и уюта, не предназначенного для толпы вооруженных мужчин, стала похожа на городскую площадь в день торжеств. Ветка наскоро ободрала длинную сорочку до колен, выхватила тупой меч из настенного щита, повешенного тут в незапамятные времена для красоты, и тихонько зарычала, прижимая сына к груди. Тяжелое старинное оружие вздрагивало в ее ослабевшей руке.
Тонкие босые ноги, светящиеся желтые кошачьи глаза, растрепанные полуседые волосы до талии — вмиг от достоинства и возвышенной, идеальной неподвижности магического сна не осталось и следа.
Ольва Льюэнь шипела дикой кошкой, видно, не слишком хорошо соображая, что, почему, где и как сейчас происходит.
— Ольва! — Трандуил широко шагнул вперед; Сигрид схватила и утащила прочь люльку с принцессой-эльфинитом. К королю, вперед скользнула Синувирстивиэль — в длинном, сверкающем великолепным шитьем платье…
— Ольва!
— Погоди, мой король! — и Трандуила за локоть крепко ухватил Лантир. — Погоди, посмотри на нее, послушай…