Макс замолкает, видно, что ему сложно. Они правда как родные.
— И вот, вроде бы все наладилось, был почти год без больниц. Мы заканчивали школу, и после Вил с мамой собирались лететь поступать в Германию. У него там все тетки живут, и они там каждое лето и зимние каникулы проводили. Но…, — он набирает воздуха, — В один день в школу за ним молча приехал отец, и ничего не говоря, отвез в больницу прощаться… Был очередной приступ, и она умерла в скорой.
Слушаю, и мое сердце начинает биться тупой болью, а глаза наливаются слезами.
Это так трагично, тяжело и несправедливо… Становится невыносимо грустно. Представляю пустые серые глаза Вилли и то, как бессердечно он узнал об уходе мамы. И сколько надежд рухнуло в тот момент. Это его не оправдывает, но не удивительно, что он такой озлобленный.
— Эй, Вы чего! Ну-ка не плакать! — пугается моей реакции. — А то Вас снова Летта Санна начну называть.
— Все нормально, Максимиллиан. Просто… Неожиданно.
— Для Вила это все тоже было неожиданно, хотя мама давно болела. Он тогда малость с катушек слетел. Я думал, он вслед за ней от страданий отъедет. Да ему и до сих пор тяжело. Поэтому вы не обращайте внимания на его понты, он нормальным тоже бывает, — Макс протягивает мне салфетку. — Вот всё жду, когда он найдет время и заедет, хочу его удивить его пирогом этим.
Макс расплывается за слезной пеленой, которая не поддается контролю. Мне жалко Вила, и мне стыдно за собственную тупость. Не удивительно, что он так взбесился из-за кулона.
— Можно Вас кое о чем попросить, — недолго думая, лезу в сумочку.
Долго думать, очевидно, не мой конек.
— Конечно, Вы только тут слезами все не залейте.
Протягиваю Максу цепочку Вильгельма.
— Нашла в кабинете химии утром, наверное, Вильгельм обронил. Сможете, пожалуйста, передать ему?
— Обронил? Интересненько, Вил скорее свою голову потеряет, чем это, — прячет в карман. — Конечно, передам. Это, кстати, его мамы кулон.
Да, поняла я уже…
Молча киваю. Что мне идиотке еще сказать. Я не оправдываю его швыряние ящиков в подсобке, но реагировать мне стоило умнее.
Мысленно ругаю себя самыми худшими эпитетами. Я учитель, это звание ведь что-то да значит.
Мой телефон заливается мелодией, и на экране появляется огромное фото Романа, он почему-то звонит в мессенджер.
Мой студент скользит взглядом по фотографии и не то вопросительно не то с неприязнью вскидывает брови. Телефон продолжает трезвонить.
— Может, ответите?
— Необязательно, я уже здесь, — слышу приближающийся уверенный голос за спиной. — Переживал, что не найду тебя. Я не заставил тебя долго ждать?
Блин, так быстро. Стараюсь не смотреть своими красными глазами на него и просто мотаю головой. Легким движением Роман притягивает к себе стул и удобно располагается, глядя в упор на Макса.
— Добрый день, Максимилиан. Давно не виделись. Как дела?
— Это смотря, как посмотреть, — от доброжелательного Макса не остается и следа.
— А ты посмотри на это глазами бариста, и сделай мне, пожалуйста, флэт Уайт. Окей?
— Конечно, с удовольствием, — Макс намеренно заметно натягивает самую фейковую улыбку, и отходит на к кофемашине.
Что за странный диалог?
— Все в порядке? Ты выглядишь расстроенной, — он наконец переводит внимание со студента на меня.
— Сложная выдалась неделя, первые студенты, новый коллектив, — вру.
— Понимаю! В университете не самая простая атмосфера. Матерые преподаватели часто не желают даже мысли допускать о том, что молодняк вроде нас с тобой может быть толковым. Ты слишком не обращай внимание на них, а еще лучше, держись меня. Я их, можно сказать, с детства знаю, подскажу, какой подход и к кому нужен.
Сплошная помощь от Романа, только вот рассчитаюсь ли я потом за нее?
Макс ставит кружку на бар, и сразу отходит к другим посетителям. Вторая половина дня ближе к вечеру, гостей стало заметно больше.
Мой советчик не унимается: —Ольга Владимировна, например, на лесть не падкая, а если же ей подсобить чем-то, то она заметно добреет. Отчеты напечатать, например. А Оскар Каримочвич…, — Роман продолжает активно вводить меня в курс дела.
Но мое внимание приковано к Максу, который устроил целый театр за его спиной. Он тычет в спину разглагольствующему Роману, затем сует два пальца в рот, изображая несварение, и потом будто бы стреляет себе в висок.
Кажется, он его недолюбливает. На сто процентов кажется.
— А студенты — вообще звери, и я обязательно наведу порядке в этом заведении, — он натыкается на мой отсутствующий взгляд.