— Рейвен сказала, что вам нужно это.
— Вот спасибо! А то я не могла придумать, как мне обойтись без чистой одежды.
— Я бы сказал, что вы уже придумали. — Торголд широко улыбнулся. — Милорд выбежал из башни с таким видом, словно за ним гнались настоящие фурии. Видели бы вы, как разбегался народ.
— О нет! — простонала Криста. — Я думала, что он должен разозлиться, но надеялась, что не до такой степени…
— Нельзя сказать, что он разозлился. — Криста не успела порадоваться такому сообщению, как Торголд добавил: — Точнее выразиться, он был разъярен и к тому же не в себе.
Смех Торголда напоминал глухой рокот, который, казалось, начинался где-то у него в пятках. Заметив, что Криста опустила глаза, мужчина сразу стал серьезным.
— Ладно, девочка, не огорчайся из-за пустяков. Что сделано, то сделано, как я всегда говорю. Главное то, что тебе нужно делать сейчас.
— Я не знаю, что мне делать, — самым несчастным голосом произнесла Криста.
Она сидела на табурете, желая одного: исчезнуть. Она прекрасно помнила, с каким выражением лица Хоук сказал, что она не привлекла бы внимание даже уважающего собственное достоинство кота. Разве сможет она завоевать любовь мужчины, который ее презирает?
Но ведь он желал ее… до того как открыл правду. Она невинна и наивна, но не настолько, чтобы ошибаться насчет того, что происходило между ними с самого начала.
Торголд вздохнул, озадаченный женскими штучками, но все еще пытался помочь. Показал на дорожный сундук.
— Рейвен велит тебе надеть платье, которое лежит сверху.
Едва он ушел, Криста опустилась на колени перед сундуком и подняла крышку. Перед ней лежало платье, которого она еще не видела. Белое, точно кружево морской пены, и такое легкое на вид, будто его могло бы унести самое слабое дуновение ветерка. Но когда она подняла его, платье оказалось очень весомым и даже тяжелым, и Криста обнаружила, чем объясняется его цвет: в ткань были вшиты крошечные, не больше песчинки, кристаллики горного хрусталя. Хрупкое и одновременно прочное, платье придало ей смелости. Криста надела его. Оно сидело на ней так, словно было сшито по ее мерке, но Криста догадалась, что шили его для другой женщины — ее матери.
В комнате было лишь одно зеркало, помещенное возле тазика для умывания, рядом с которым лежало смертельно опасное с виду лезвие — Криста предположила, что Хоук пользуется им во время бритья. Полированная бронза отразила светлые и блестящие от недавних слез глаза и спутанную копну волос. Избавленные от краски, они снова сделались кудрявыми и совершенно непослушными. Криста перевязала несколько прядей ленточкой, а остальным предоставила возможность свободно лечь на плечи. Вымытая и одетая, она убрала за собой, всячески откладывая момент, когда ей больше ничего не останется, как покинуть это относительно спокойное убежище. Чтобы потянуть время, Криста огляделась, ища хоть что-то, чем можно бы заняться. Взгляд се упал на стол у окна и прежде всего на предмет, на нем лежащий.
Книга.
Криста видела за свою жизнь примерно с полдюжины книг, у нее благодаря щедрости покойного отца даже было три собственные. Она помнила слова Рейвен о том, что Хоук умеет читать, и все же вид такой редкой и драгоценной вещи ее удивил. Она подошла к столу и некоторое время — очень недолго — рассматривала богато изукрашенный кожаный переплет. Затем настал неизбежный момент, когда Криста протянула руку и очень медленно, с величайшей осторожностью открыла книгу. Затем, уже без опаски, села в кресло у стола. Книга заставила ее забыть об осторожности.
Гнев Хоука оказался недолгим, это заметил он сам. Не прошло и часа после того, как он бурей вылетел из комнаты, а овладевшая им ярость уже стала воспоминанием. Ветер унес его скверное настроение с той же уверенностью, с какой надувал парус его ялика, пляшущего на волнах за пределами гавани. Хоук обернулся и посмотрел на Хоукфорт, гнездившийся над золотым песчаным пляжем среди белых скал. Вид города неизменно радовал его душу, возвращался ли Хоук из короткой морской прогулки или из многомесячного плавания. То был его дом и его святилище, но главное, то была его победа над полным насилия, враждебным миром. Он лелеял Хоукфорт в потаеннейших глубинах своего сердца. Но сейчас крепость обрела для Хоука новый смысл. В его стенах находилась женщина, которой суждено стать его женой и залогом мира между двумя народами. Женщина, которую он уже начал желать, может принести ему ту же меру счастья, что и его сестра своему супругу. Женщина, обманувшая его…
Но ненадолго. Это льстило его самолюбию, хотя он не мог представить, сколько времени она думала тянуть такой маскарад и чем он мог кончиться. Она рисковала.
Зачем? Наверняка у нее была на это причина, и возможно, он в конечном счете о ней узнает. Главное, что он познакомился со своей невестой. Ее тайна должна была раскрыться, но вместо этого стала еще более глубокой.
Он солгал, сказав, что вовсе не желает ее, но любой мужчина был бы глупцом, если бы не держал кое-какие вещи при себе. Десять раз глупцом, если бы дал женщине понять, какую власть она имеет над ним. Он жаждал обладать своей норвежской нареченной так сильно, как ни одной другой женщиной, и его просто потрясла ирония судьбы, по воле которой эта женщина обвинила его, что он изменил ей с ней самой. Воспоминание о том, как она выбралась из бадьи, мокрая и перепачканная, но с огнем в глазах, вызвало у Хоука усмешку. Но веселость исчезла, уступив место чему-то более глубокому и жаркому, когда ему вспомнилось, как она смотрела на него, пока он одевался. Кажется, желание обуревало не только его.
Улыбка тронула уголки его губ. Он сощурился, когда отраженный от воды луч солнца ударил в глаза. Хоук повернул ялик по ветру и поплыл вдоль берега. Он полюбил море с самого раннего детства. И не испытывал большего чувства свободы, чем в то время, когда покидал землю и оставался наедине с могучими течениями воды и воздуха. То, что освобождение от повседневных забот было лишь временным, делало его еще более драгоценным.
Он проплавал нынче все утро и часть дня. Рыбаки приветственно махали хозяину со своих утлых лодок. То же самое сделал капитан входящего в порт торгового судна и в знак приветствия приспустил флаг, заметив на парусе герб с изображением сокола. Мимо, резвясь и играя, проплыла стая жирных тюленей, но едва они скрылись из виду, Хоук заметил в волнах еще одно существо, темное и лоснящееся; высунув из воды голову, оно, кажется, смотрело на него. На мгновение вроде бы показалось несколько таких же существ, но, возможно, это были всего лишь тени — так быстро они исчезли.
Чайки кружили над головой, подстерегая рыбу, которая скользила у самой поверхности воды, точно серебряные стрелы. Сельдь преследовали и тюлени, а рыбаки, стоя в крохотных суденышках, забрасывали свои сети как можно дальше и вытаскивали их из воды полными добычи.
Солнце уже клонилось к западу, вызолотив всю поверхность моря, когда Хоук повернул ялик к берегу. Он украл этот день, но нисколько в этом не раскаивался, особенно когда думал, какую перемену произвели в нем часы свободы. Он чувствовал себя куда более способным иметь дело со своей обманщицей невестой и спокойно смотрел в будущее, но вся его бодрость улетучилась, едва он вошел в гавань.