Хлопая ресницами, смотрит на меня шокированным взглядом. Рот то открывает, то закрывает. Сказать что-то хочет, но сдерживается или же подбирает слова. А я уже подбирать ничего не собираюсь. У меня был целый год, чтоб понять какой я долбаёб. Отпустить Настю — было моей большой ошибкой.
— Ты… ты… — заикается, выглядит реально шокированной.
— Ага, я. Давай подскажу. Ты хочешь сказать, какой я охуенный и что всю жизнь ждала только меня.
— Придурок ты! Вот что хочу сказать.
Упёршись ладонями в мою грудную клетку, пытается оттолкнуть. Безуспешно естественно. Только зря распыляется — я уже никуда не исчезну, потому что не хочу исчезать. Я её хочу и навсегда!
— Насть, я серьёзно. Давай без вот этого всего. Сядем где-нибудь, поужинаем и нормально поговорим.
— Но я не хочу с тобой говорить. Всё уже давно сказано. С меня хватит.
— Ясно. А дрожишь тогда с хрена ли? — подмигиваю. Знаю, бесится сейчас, ну и пусть. Долго сопротивляться всё равно не сможет.
— Дань, отпусти. У меня уже поясница болит.
— Поговори со мной.
Шумно вздыхает. На мгновение глаза закрывает. Уставшая такая, замученная. Не помню её такой заёбанной.
— Ладно. Только давай без вот этих твоих внезапных замашек альфа-самца?
— Ничего не могу обещать, — улыбаюсь, а она опять злится. — Ладно. Ладно. На ближайший час обещаю.
— Ты совсем не меняешься, Потоцкий.
— Я в курсе.
— Но планета не крутится вокруг тебя одного.
— Угу. Мне похуй, Насть. Я сам кручу эту планету.
Она замолкает. Подтягиваю её к себе, чтоб наконец-то перестала висеть в моих руках с изогнутой спиной. И отпускаю, разжав кольцо рук.
Отдалившись, тянет задравшийся край топа вниз. А я голодный как волк, слежу взглядом за каждым движением. В голове вспышками мелькают сцены нашего секса.
— Хорошо. Я поговорю с тобой. Но поедем в кафе — я очень голодная, есть хочу.
— Я накормлю тебя.
Теперь улыбается она, только улыбка натянутая.
Через пять минут выходим из фотостудии. Киваю в сторону карманчика, где оставил свою тачку. Настя ускоряет шаг, идёт впереди меня, будто мы не вместе.
— На перекрёстке налево, — командую я, указывая маршрут.
Посмотрев в мою сторону быстрым взглядом, Потоцкий перестраивается в крайний левый ряд и включает поворотник.
Я не хочу палиться, как меня колошматит. Постоянно в окно смотрю, лишь бы он не заметил моих чувств, не догадался: о чём я сейчас думаю. А у меня сердце вот-вот пробьёт грудную клетку и выпрыгнет наружу.
Охренеть просто. Ради меня проехать на машине пятьсот километров. Да ещё инкогнито так, со всеми спецэффектами заявиться на фотосессию. Если бы я не знала Данила как облупленного, назвала бы романтиком. Но дело в том, что этот мудак ни разу не романтик. Он пыль в глаза пускает. Просто знает, как произвести впечатление на женщину, потому что тот ещё кобель.
Стоит только подумать: скольких баб окучивал этот огородник, как тоска заползает под кожу. Тяжело смириться, что моих любимых губ и рук, да и не только их, касались другие женщины. Я ревнивая до усрачки. Понимаю, что мы взрослые люди и у каждого есть опыт прошлых отношений. Только если его сравнивать с багажом, то окажется, что мой опыт — обычная ручная кладь. Опыт Потоцкого исчисляется масштабами крупногабаритного груза.
— Ты почему сбежала от родителей, так и не позвонив мне? — его голос прерывает напряжённую тишину.
— Потому что так захотела.
— Ты заставила меня припереться в столицу. Настя, я за бабами обычно не бегаю.
— Ну да, представляю: какого тебе, когда ты привыкший, что бабы сами бегают за тобой, — на мою нарочито ироничную речь он ухмыляется, мол, пизди сколько хочешь — потерплю. — И вообще, я не баба. Бегать за мной, кстати, тоже не прошу.
Опустив правую руку на моё колено, сжимает едва не до хруста.
— Ты не баба, согласен. Но за тобой я один хер бегаю.
— Сам виноват.
— Не спорю, — убрав руку, возвращает её на руль, чтоб сделать поворот.
Пока Потоцкий сосредоточен на дороге я разглядываю его. Стильная рубашка с закатанными до локтей рукавами, брюки красивые: тёмно-серые, обтягивают его бёдра и ширинку, на которую я имею наглость смотреть и вспыхивать от смущения.
После свадьбы Лёши две недели прошло. А я до сих пор каждую ночь перед сном представляю Данила: голого, сверху меня на огромной кровати в гостиничном номере.
Я не забыла его. Вряд ли когда-нибудь смогу забыть по-настоящему: так, чтоб образ этого человека не вызывал во мне никаких эмоций, чтоб было всё равно. Я то злюсь на него, то прибить хочется, а ещё бывает: хочется к нему… в крепкие объятия, чтоб сгрёб в охапку, сжал мои плечи мёртвой хваткой и не отпускал.