- Мы летим к нему. И мы до него доберемся, поняла?
- Поняла.
Нет, это не самое страшное.
Взлет. Я пристегнула ремни и помогла Соне.
- Андрей прислал сообщение, - ровно ответила она, положив руку на живот. - Идет операция. Перелом скуловой дуги, клиновидная кость, верхняя челюсть... Вера, что это? Это плохо?!
- Отключите, пожалуйста, телефоны, - вежливо попросила нас стюардесса.
- Да-да, конечно, - Соня завозилась, устраиваясь на сидении, передав свой мобильный мне.
Я прочитала сообщение и, сдавленно выдохнув, выключила телефон.
- Это тяжелая травма костей лицевого скелета. Но она не угрожает жизни. Если дело только в этом и нет кровоизлияния в мозг...
- Все, я поняла. Хватит подробностей.
Самолет загудел, и я, вздрогнув, схватила Соню за руку.
- Это не самое страшное, - тихо повторила девушка. - Ты слышишь, Вера? Это вообще не страшно.
- Да, - я зажмурилась. - Это не страшно.
- Я беременна от Андрея. Он об этом не знает. Вот это страшно. Прикинь, что меня ждет по прилету?
- Он нас встретит? - я чуть улыбнулась.
- Ага. Думаешь, не заметит?
- С ним это возможно. А Миша в курсе?
- Нет, конечно. Мужская солидарность женщин до добра не доводит.
Самолет понесся по полосе. Я открыла глаза и посмотрела в иллюминатор, кажется, всем существом почувствовав, как отрываюсь от земли.
А Маргарита Васильевна снова оказалась права. Один страх лечится другим.
После взлета стало легче дышать. Соня протянула мне пачку леденцов.
- Надо было дать раньше, чтобы уши не закладывало, - она взяла себе пару конфеток. - Что делала все эти месяцы? Вы общались с Мишей?
- Мы расстались.
- О. Ясно. Но ты все равно летишь.
- А что у вас с Андреем?
- Ничего, кроме ребенка. И я прочитала дневник.
Мы помолчали.
- У меня было такое чувство, что я говорю с бабушкой, - Соня слабо улыбнулась. - Как будто она так и осталась рядом. Так странно... Она стала ближе мне, когда её не стало рядом. Почему ты не приходила на поминки?
- Я не хожу на поминки, прости. Я была на кладбище. Вы поставили огромный памятник.
- Это отец. Он, кстати, в курсе, что скоро станет дедом. Достал меня своим вниманием теперь, когда оно уже не нужно.
- Не говори так. Он же близкий тебе человек.
- Один близкий человек сейчас борется за свою жизнь, а другой пинает меня в мочевой пузырь.
- А Саша? А Андрей?
- Саше на всех плевать. Он как робот. Андрей... Да, наверное, ты права.
- Ты сильно изменилась, - заметила я.
Соня, опуская спинку кресла, кивнула.
- И ты тоже. Скажи, каково это, расстаться с человеком, который рядом с тобой становится святым?
- Ты сама можешь ответить на этот вопрос.
Моя собеседница, устало улыбаясь, закрыла глаза.
- Андрей и без меня хорош. Проповедник.
Я промолчала. Вряд ли Соня знала о его пьяном поцелуе. Это и к лучшему.
- Расскажи мне что-нибудь хорошее, - попросила девушка. - Не могу не думать о брате, от нервов прямо трясет.
- Хорошее... - я растерялась. - Хорошее...
Соня открыла один глаз.
- Неужели не о чем?
Разве только о Мише.
Или же копнуть глубже...
- Когда мне было семь лет, - начала я. - Как все порядочные дети этого возраста, я пошла в школу. Первого сентября очень переживала, отстояла всю линейку. Когда нас построили по парам, взяла соседнюю девочку за руку и... Короче, я потянула ее куда-то не туда, и мы заблудились. В школе.
- Опоздали на первый урок?
- Мы его вообще пропустили. Нас даже искали. А мы сидели в актовом зале и ели мел.
Соня хихикнула.
- Мел? Зачем?
- Он был желтый и похож на конфету. С конфетами тогда была беда.
Никогда бы не подумала, что таких мелочей вспомню почти на два часах полета. От моей болтовни Соня уснула, а я вперилась в телевизор, не особо следя за происходящим на экране. На мобильном связи не было, и ощущение тревоги выбивало меня из реальности, не давая сосредоточиться на чем-то другом, кроме мыслей о Михаиле.
Нужна ли я ему сейчас? Что если весь этот полет - зря, и он просто прогонит меня.
В сущности, какая разница. Пусть у него будут силы на это, а остальное неважно. С остальным я справлюсь. Остальное я переживу. Даже полет в одиночестве в Россию, такой долгий, что сводит ноги и ноет спина.
Я опустила спинку и уставилась на лампочки над головой.
Что видели мои родители в их последние минуты? О чем думали? Страх сжался где-то у сердца, маленький и уже не опасный.
Думали, наверное, о том, что я хотя бы осталась на земле.
Я закрыла глаза.
Только бы Михаил выкарабкался. Только бы Маргарита Васильевна не забрала его с собой.