Крестьянские войны под руководством обоих были большевизмом, противостоящим демоническому меньшевизму правящей “элиты”. Большинство народа было против того, чтобы правящая “элита” помыкала ими, торговала ими как скотом: так что восстания были действительно большевистскими, хотя в те годы большевизм не развился идейно-теоретически до состояния, в котором мог от отрицания прежнего общественного уклада перейти к созиданию иного общественного уклада и государственному строительству на иных принципах.
Но изменить своего отношения к разнообразным модификациям “хилиастической ереси” Русская Православная церковь не пожелала, ни при Советской власти, ни в наши дни, хотя именно эта “ересь” из всех церковно-социологических доктрин наиболее близка к истинному смыслу Откровений о том, как должно жить людям по Божьему предопределению.
«Хилиазм (от греч. chilias — тысяча), вера в “тысячелетнее царство” бога и праведников на земле, т.е. в осуществление мистически понятного идеала справедливости еще до конца мира» (“Советский энциклопедический словарь”. 1986). Иное название хилиазма — «миллинаризм» — происходит от латиноязычной тысячи. Хилиазм и миллинаризм, отрицавшие сослоно-кастовый строй, внутриобщественную иерархию личностных отношений и угнетение человека другими членами общества, с момента появления обоих течений в греко— и латиноязычных регионах Римской империи рассматриваются всеми господствующими церквями, почитающими себя христианскими, как ересь, т.е. как ложное учение. И в этом нет разницы между православием и католицизмом.
И хилиазм порицается церквями вопреки смыслу молитвы Христовой: «Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да придет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе…» [76]
В.Тростников написал в упомянутой статье что-то о неизгладимой харизме, обретаемой в обряде венчания на царство. Но он же лицемерно не вспомнил того, что многие поколения носителей “неизгладимой царственной харизмы” считали возможным игнорировать неизгладимую харизму таинства брачного венчания крепостного населения России, продавая их поодиночке, отрывая мужей от жен, детей от родителей, похотливо насильничая в отношении крепостных как холостых, так и семейных. Церковь по этому поводу молчала всю долгую историю крепостного права на Руси: от Бориса Годунова, отменившего Юрьев день, до Александра II, отменившего крепостное право. Ни один монарх, ни помещичье сословье в целом не были отлучены от церкви за учреждение рабовладения над своими же соотечественниками: если кому-то из помещиков персонально и перепало от государства и от церкви за то, что они учиняли в своих имениях над крепостными, так это было направлено не на ликвидацию рабовладения над соотечественниками, а на придание устойчивости рабовладению, которое несознательные рабовладельцы сами же и подрывали “чрезмерностью” рабовладельческой вседозволенности. Церковь соглашалась со всем, что бы ни вытворяли царственные помазанники и от имени помазанников весь правящий класс России, а монастыри Церкви были коллективными рабовладельцами, торгуя крепостными точно также, как прочие помещики.
Иерархам церкви изначально не нравился социализм, не как слово, а как идеал устройства жизни общества, в котором нет места чьему-либо деспотизму и обделённости большинства демоническим меньшинством, узурпировавшим власть в обществе и пытающимся свой деспотизм навязать людям в качестве Божьей воли. После 1917 г. к извращениям идеалов социализма деятелями Советской власти, провозгласившей искоренение эксплуатации человека “человеком” нормой общественного устройства, Православие относилось еще более терпимо, чем ранее оно относилось к деспотизму и крепостничеству, по-прежнему паразитируя на обществе и его религиозном невежестве, поскольку извращение идеалов социализма в практике общественной жизни порочило сам ненавистный церковникам жизненный уклад, в котором не было места их паразитизму. Когда же Советская власть переродилась в нежизнеспособную противоположность провозглашенным при её становлении идеалам, Церковь заговорила о возрождении Отечества и необходимости вернуться к вере предков [77].
Нынешний Патриарх Московский и всея Руси предпочитает выступать перед раввинами Нью-Йорка. — Что ж, надо вразумлять и раввинов Нью-Йорка, да вот беда: нечем [78]. Выступать же перед своим народом — более значимо, чем перед нью-йоркскими раввинами, тем более в обстоятельствах, когда светская наука, одуревшая за 300 лет на материалистическом пути развития, оказалась неспособной выдать в общество ни одной плодоносной социологической доктрины.
Патриарху, как и всем прочим иерархам и православным массовикам-затейникам из общества, следует понимать, что выступления с рождественскими и пасхальными поздравлениями к народу, не могут заменить собой общественно-экономической доктрины, на основании которой народ и его государство могли бы решить накопившиеся проблемы и пребывать в ладу с Божьим промыслом. Эта задача решения проблем возлагается Церковью на сам Божий промысел, но не на деятелей Церкви и не на православную общественность, которые после 19 августа 1991 г. не дали обществу ничего, кроме цитат и собственных измышлений на основе цитат, ни коим образом не связанных с решением реальных проблем общества в целом и каждого из людей, в частности.
Иными словами, повторяется то же самое, но уже в масштабах всего православного общества, что имело место в биографии Н.А.Мотовилова, которому были даны в Духе Святом через Серафима Саровского ясные и однозначно понимаемые указания, исполнением которых Н.А.Мотовилов однако пренебрёг, уповая на автоматизм таинств, к которым он регулярно приобщается.
Православные! Жизненные таинства, как всегда, свершатся и в истории Отчизны, и Промысел восторжествует вопреки деятельности его умышленных противников и бездеятельности его православных созерцателей [79], которым одинаково предстоит вкушать плоды своего безверия Богу. Но уже сейчас можно понять, в каком направлении работает Промысел и Его жизненные таинства.
Патриарх Московский по вопросам общественного устройства жизни молчит или “благословляет всех без разбору направо и налево”:
«Многократно с церковной кафедры обращались мы к верующим со словом пастырского назидания о прекращении распрей и раздоров… Установление той или иной формы правления — дело не церкви, а самого народа [80]. Церковь не связывает себя ни с каким определенным образом правления, ибо таковое имеет лишь относительное историческое значение [81]» (“Время борьбы за Православие”, “Эксперт”, № 7, 1999).
Однако тем временем под покровом неопределенного отношения предстоятеля к вопросам жизнеустройства иерархи помельче и православные активисты массовики-затейники, излагают каждый свое мнение о том, к чему следует стремиться и как жить дальше. То, что они излагают в прессе из относящегося к общественно-экономическим доктринам, отличается по авторитетности и многословию (максимум и того и другого — писания митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна, ныне покойного), но содержательно остается неизменным:
«Для православного христианина идеалом государственного устройства является самодержавная монархия, потому что она есть образ Царствия Небесного», — заявляет игумен Алексий (цитировано по упоминавшейся статье “Монах и воин”, газета “Завтра”, № 2, 1999).
Но это — мнение частное, а не официальное мнение иерархии. Насколько это мнение, высказываемое множеством иерархов, согласуется с мнением предстоятеля о том, что народ, а не церковь должны решать вопрос государственного устройства, думайте сами. Конечно, иерархи, будучи выходцами из народа, имеют право высказывать каждый свое личное мнение. Но дело состоит в том, что мнения иерархов Церкви, в которых высказываются иные идеалы государственного устройства, на страницы общедоступной прессы просто не попадают (ранее цитированная статья в “Дуэли” о небесных корнях коммунизма — единственное исключение).