— Сколько ей теперь лет, Зарубин?
— Четырнадцать, но она кажется взрослой не по летам, как и всякая восточная женщина. Так, по крайней мере, пишет сестра. Они с Потапычем положительно боготворят её. Впрочем, все её боготворят — и отец и мама. Её нельзя не любить — Тэклу! Подумать только: с какой стойкостью выдерживала она все мучения и обиды, не желая изменить вере! И это восьмилетняя крошка! Как после того ещё не верить в существование героинь! Знаешь, Полянов, — с внезапным воодушевлением подхватил после минутного молчания Миша, — мне кажется, что недаром очутилась на моём пути эта девочка, точно сказочная фея, там, в Андийском лесу. С первой минуты этот ребёнок заполнил всё моё сердце. Даст Бог, останусь я жив сегодня, подожду, пока подрастёт Тэкла, а там…
— Ты хочешь жениться на ней, Зарубин?
— Да. Ведь никто никогда не привяжется ко мне так сильно, как этот милый ребёнок. И я никого не полюблю сильнее её, моей Тэклы. Мы видели оба смерть перед глазами, вместе молились и вместе были спасены Милосердным Творцом. Нас связала сама судьба, Полянов! Я верю в это!
— Дай Бог вам счастья, тебе и ей, — растроганным голосом произнёс его друг, — оба вы славные. Дай вам Господь! От души желаю те…
Тихий, едва слышный сигнал горниста, прозвучавший над лагерем, прервал его речь.
— Пора, — произнёс Миша, — это капитан Скворцов даёт знать, что надо идти!.. Прощай, Полянов. Тут уже не увидимся больше. Либо на Гунибе, либо…
Он махнул рукою в небо и обнял товарища. По суровому, некрасивому лицу Полянова пробежала короткая судорога.
Видно, боевой служака крепился через силу, чтобы не проронить непривычную слезу.
— Слушай, Зарубин, — произнёс он дрогнувшим голосом, — я тебе вот что скажу: ты, брат, горячий парень. Без толку в пекло не суйся. Я ведь тебя знаю… Помни, твоя жизнь нужна; храбрость и без этого проявить можно. Осторожнее действуй и зря на кинжал не лезь. — И потом, помолчав немного, заключил он нахмурясь: — Человек ты золотой и солдат бравый, и мне душевно будет жаль, если эти разбойники убьют тебя.
— Во всяком случае, если убьют, — произнёс Миша не совсем твёрдым голосом, — ты сообщи отцу. Он тебя знает по письмам моим и чтит, как героя. Ты ему передай, Алексей, что он может быть спокоен: его сын шёл по его следам и жизнь свою не щадил ради царя и родины…
— Передам, Зарубин. Облегчу душу старика. А теперь позволь благословить тебя, как старшему брату.
— Спасибо, Алексей! Благодарю, товарищ! — мог только произнести Миша.
Полянов несколько раз перекрестил его, потом обнял крепко, по-братски.
Снова прозвучал сигнал горниста. По этому сигналу охотники должны были неслышно выступить из лагеря и сосредоточиться у самой подошвы горы.
Миша ещё раз крепко обнял своего друга, пожал ему руку и поспешил к команде, выстроившейся длинной шеренгой и готовой к началу своего трудного пути.
— Или там, за облаками, или на том свете! — мысленно повторил Полянов и медленно поплёлся к своей палатке.
Глава 5
Роковая задача. Снова Гассан
очь на 25 августа была черна, как могила. Только зловеще белели уродливыми привидениями горные уступы среди её непроглядной темноты. Тишина царила кругом. Такая тишина, что, казалось, вымер и Гуниб, и окруживший его плотным кольцом русский лагерь. Только Кара-Койсу да Андийский Койсу нарушают своим монотонным шёпотом эту тишину. Лишь едва уловимый, как скрёб тигровых когтей по камню, шелест чуть прорывается сквозь рёв потоков.
Тихо, неслышно поднимается охотничья команда с уступа на уступ, с камня на камень.
Смельчаки, как кошки, взбираются на утёс, подсаживая один другого, зацепляя за чуть заметную горную выбоину шестами.
Чтобы не производить шума, на ногах у всех надеты мягкие чевяки. Впереди охотников лезет бесстрашный начальник капитан Скворцов. За ним удальцы-юнкера Сресули, Терпев и Миша Зарубин.
Руки и ногти Миши давно уже изодраны об острые кремни и утёсы. Страшная ломота от продолжительной непривычной и непосильной гимнастики охватила всё тело. Голова кружилась. Сердце бьётся так сильно, что, кажется, можно услышать самый звук его биения.
«Ещё, ещё немного, — подбодрял себя молодой человек, — и я буду вон на том утёсе, что белым гребнем выступает из темноты». И он лезет и лезет вперёд и вперёд, цепляясь ногтями за каменную грудь утёсов, стараясь не отставать от Сресули, Териева и других.