К стайке и сараю, где зимовали корова, телёнок и куры, вела тропинка от крыльца налево, между ними был проход на летний выгон, и это всё находилось под высокой крышей, где с осени сушилось сено. От сарая к дому был склочен ее высокий заборчик, отделяющий двор от огорода, он был завален снегом, а со стороны улицы огород хорошо просматривался через штакетник. Урожаем овощей гордиться Вера не могла, зато георгины у неё вырастали на славу, и редкие прохожие любовались цветами до начала заморозков.
Этот врачебный дом был выстроен на высоком берегу сибирской речушки, за которой начиналась тайга, где жили дикие звери и болотные духи. В этом добротном доме, в таежной сибирской деревне Андрюшино, уже три года жила Вера.
***
Вера любила субботу, особенно когда все дела по хозяйству завершались и для неё наступал субботний отдых – предвестник долгожданного покоя воскресного утра.
Как это замечательно – просыпаться в воскресенье от шёпота детворы и от желания готовить им завтрак! Зимой корову доить не надо, пока она в запуске, а вся домашняя скотина уже с субботнего вечера была вдоволь напоена и накормлена, поэтому не имела права тревожить покой хозяйки по выходным дням.
Как заслуженную награду воспринимала Вера свою очередь идти в баню.
Парилась в бане Вера всегда в своё удовольствие. За целую неделю это было то короткое время, когда у неё появлялась возможность припомнить свою принадлежность к женскому полу, которая уже представлялась ей прогоревшими углями, тлеют себе потихоньку, но жара не дают. Женщина давно отучилась себя жалеть, потому что для жалости к себе уже не было сил. Теперь её верными спутниками по жизни были усталость и одиночество.
Что толку жаловаться, когда нет рядом утешителя? Да и какие могут быть сентиментальные переживания в бане, когда мыться Вере приходилось самой последней из семьи и зачастую за полночь, в то время, как чистые и выпаренные ребятишки ждали её возвращения сидя за кухонным столом. По семейной традиции, после бани полагались или беляши, или манная каша.
Пока детвора ожидала прихода мамы из бани, Катя по праву старшей пугала малышей рассказами про банницу, которая в полночь выбиралась из-под скамейки в парной для охоты, чтобы затащить несчастного ребёнка под лежанку, где чернела вода, а зимой – лёд. Слушая старшую сестру, Таня с Витей и слова не могли сказать от страха и гордились своей мамой, которую боялась не только банница, но и вся деревенская детвора.
Хотя в тот морозный день в бане было не так жарко, как обычно, Вера довольствовалась и тем теплом, которые давали остывшие угли. Она нещадно била себя берёзовым веником, вбивая последний жар в тело, чтобы согреться на всю неделю вперёд.
Надо сказать, что в бане ей часто припоминался разговор с одной весёлой вдовой.
Болела вдова редко, но на приём к Вере ходила регулярно. Жаловалась эта славная татарочка не столько на свои болячки, сколько на вдовью участь.
«Ох, Вера Владимировна, однако досталось мне горя-то полные кошёлки. Детей-то я, однако, одна, без мужа, ро́стила, а где они теперяча? В город подались, однако, большими людьми стали. Я-то и не горюю, я баньку себе протоплю, жаркую-прежаркую, на верхнюю полку заберуся и хлястаю себя веником, однако, между бёдрами по одному срамному месту, чтобы не зудело и мужика не просило. Всяку таку дурь из себя выколачиваю, чтоб не донимала».
Этот совет одинокой вдовы и Вере пригодился. Она опять плеснула из ковшика воду в духовку, угли ворчливо зашипели, и горячий пар нехотя поднялся к прокопчённому потолку. Отхлестав себя с оттяжкой, женщина с жалостью посмотрела на самодельный веник, который уже потерял листву и превратился в метёлку из прутьев.
Когда все субботние традиции были соблюдены и сытые дети лежали по койкам, Вера опять вышла на крыльцо. Зная свою врождённую рассеянность, она выработала привычку уходить на ночной покой задом наперёд, чтобы перед сном самой убедиться, что во дворе всё в должном порядке.
Ну вот, как всегда, она забыла выключить свет в бане.
В длинной ночной сорочке, с наброшенной на плечи фуфайкой и в домашних тапочках на босу ногу Вера пробежалась в баню, вывернула лампочку под потолком и поспешила обратно, но у самого крыльца она вдруг остановилась и шагнула шага три назад, чтобы разглядеть лучше ночное небо, закрытое с четырёх сторон домом, высоким забором и дворовыми постройками. Пусть у неё тяжелели от инея ресницы, пусть мороз холодил пальцы ног, но разогретая баней кровь ещё гудела в её теле.
Женщина стояла посреди снежной тропы, между крыльцом и баней, в надежде, что мороз остудит постыдное желание быть любимой мужчиной, которого не было рядом. Но напрасно. Над ней в кромешной тьме тихо блистали звёзды, такие же одинокие, как и она.