Когда носильщик выгрузил вещи у камеры хранения и ушёл восвояси, довольный щедростью хозяйки, Вера сдала четыре сумки на хранение и отправилась за Катей. Та стояла на прежнем месте, возле ярко-зелёного киоска, торгующего пивом и пирожками. Изношенная курточка и взгляд слепого человека вызывали к ней жалость прохожих, но пожалеть её могла только она, мама, остальным было на неё наплевать.
Может быть, этот киоск представлялся Кате надёжной опорой на пути к взрослой жизни, но он был просто торговой точкой. Странно, но именно этот вид дочери, с опущенными плечами и потухшим взглядом, придавал Вере силы самой не упасть духом.
– Катюша, мы сейчас… вдвоём… пойдём в кассу, нам надо взять билеты на Калининград и перейти на другой вокзал.
Девочка отвернулась и продолжала угрюмо молчать.
– Катюша, курение не поможет тебе начать жизнь на новом месте. Надо учиться строить жизнь даже на чужой территории. Андрюшино, всё, что было прежде, осталось в прошлом. Надо двигаться вперёд! В Калининграде нас ждёт другая жизнь, более цивилизованная.
Опять скорбное молчание. Катя медленно опустила свой взгляд на грязный перрон.
– Катя, прекрати надо мной издеваться!
– Отстань!
Но Вера сдаваться не привыкла, право решать судьбу дочери было дано ей по закону.
– Катюша, я знаю, что тебе трудно, но и мне нелегко. Прости, что опять нам пришлось переезжать, это не планировалось, но так получилось, по-другому я не могла поступить. Пойдём со мной… я прошу тебя.
Тут Катя подняла на маму глаза, в зелёной глубине которых стояла недетская ненависть именно к ней. Вера не знала, как надо правильно реагировать в подобных случаях, и, подумав, оставила дочь стоять у зелёного киоска, а сама вошла в здание вокзала, там села на свободную скамейку у окна и приготовилась ждать Катюшу ровно столько, сколько ей дано будет жить.
Сидеть на вокзальной скамейке без всяких дел мучительно, а думать над жизнью – даже опасно, потому что можно додуматься бог весть до чего. Вера не смотрела на часы, чтобы не отчаяться, не смалодушничать и не повернуть назад. Она разглядывала пассажиров и придумывала им свои истории, ход времени оповещался через громкоговорители и определялся новым потоком пассажиров, проходивших мимо её скамейки. Прошёл час, а может быть, и дольше, когда Вера увидела свою Катю, идущую к ней через толпу людей.
Девочка подошла к скамейке, молча села рядом, в ней чувствовались покорность судьбе и готовность следовать за мамой после сибирской ссылки на Дикий Запад, чтобы его покорить.
***
За первый месяц учёбы в элитной школе Гурьевска Катя успела поссориться с директором, с завучем и с учительницей по литературе, имевшей очень авторитетное имя в посёлке, словно не понимала простой истины, что без аттестата зрелости нет будущего.
– Катя, тебе предстоят выпускные экзамены! Ты же умница-разумница, ну зачем тебе вмешиваться в воспитание твоих учителей? Живи с ними в мире!
– Мама, как можно учительнице по литературе жевать на уроке, разбирая творчество Есенина. Она входит в класс с пирожком в руках и после этого требует к себе уважения!
– Да хоть с двумя! Ну и что из этого? Может быть, она голодна и перед уроком ей достался лишний пирожок! Вообще-то, прожорливость ненаказуема!
– Это я голодна, это мне есть хочется! Ты думаешь, приятно смотреть, как перед тобой едят пирожок во время чтения стихов? Так Марина Семёновна обиделась, что я смотрю не на неё, а в окно, ну, я ей ответила, что пусть она сначала свой пирожок проглотит, а потом поговорим!
– Катя, кто тебя за язык тянул! Ведь выпускные экзамены на носу! Ты бы могла хоть раз скромно промолчать. Что Есенину с того, что кто-то голодный читает его стихи, хорошо, что ещё читает!
– Нет, мама, ты не понимаешь. У нас в Андрюшинской школе учителя так по-хамски себя не вели, их не только ученики, но все в деревне уважали, а эта мымра поставила «двойку» за моё последнее сочинение, за его содержание. Я не стала спорить, «двойка», так «двойка», а той ведь слёзы мои увидеть захотелось. «Ты, – говорит, – нос не задирай, а слог у тебя корявый, деревенский, и изложено не по схеме. Приехала из Сибири, так веди себя скромно, возьми учебник и спиши сочинение, никто большего от тебя не требует! Вашим учителям в деревне в пору в доярки записываться, а не детей учить свободомыслию». Мама, как я должна была на это реагировать? Мама, наша учительница по литературе – это личность! Она учила нас думать самостоятельно, а не писать сочинения под диктовку. Мои сочинения на районной выставке занимали первые места. Думаешь, мне не обидно за нашу Андрюшинскую школу? Мама, любое сочинение имеет три части: вступление, основная тема и заключение. Какая может быть другая схема? Ты знаешь, что она ответила, когда я попросила научить меня городской схеме сочинений?