месте мог быть кто угодно из нас! Если бы это случилось с тобой…
Джарек опустил голову и прорычал:
— …Я бы попросил тебя зарезать меня.
— Лучше помоги мне! — приказал Кэно.
Он достал нож, провел большим пальцем по лезвию. Джарек и Картер подошли к
Бесу. Джарек схватил его руками за плечи, Джефф держал его здоровую ногу.
— Прости, друг! — горестно сказал Кэно, вонзая нож в чужую плоть.
Бес начал кричать и вырываться, по клинку и рукам главаря текла густая темная
кровь. Кэно почувствовал, как нож уперся в кость, и приложил больше силы.
Бесполезно — на кости была лишь чуть заметная зарубка.
— Я не смогу перерезать кость! — отчаянно вскричал он.
Джарек и Картер молчали. Кэно стал пилить ножом кость, перед его глазами
стоял туман, слух резал дикий крик Беса. Он оскалил зубы, с силой надавливая на
рукоять ножа, его одежда была забрызгана кровью союзника. Бес на несколько секунд
замолчал, жадно хватая ртом воздух, после чего закричал еще более неистово, а потом
почему-то захохотал.
— Чертяка! Ты чего?! — прикрикнул Кэно, глядя в его горящие безумием глаза.
— Все, — прошептал Бес, нелепо улыбаясь, — это все…
Он закрыл глаза и опустил голову, все его мышцы расслабились.
— Мертв, — сообщил Джарек, проверяя пульс на шее.
— Какого хрена?! — сокрушался Кэно. — Лучше бы ты получил пулю в лоб или
нож между лопаток на этой «священной войне»! Сука, какая нелепая, бессмысленная
смерть!
Тело Беса отнесли в небольшую яму и заложили камнями. Джарек шепотом
прочел над погребенным товарищем молитву. Картер держал его рюкзак, глядя на
вышитые на нем инициалы «H. D.». Кэно протер свой нож от запекшейся крови и на
скале чуть выше каменной насыпи, над головой Чертяки выцарапал клинком: «Харви
Дуглас».
— Джихад! Священная война, будь она проклята! — прошипел он, а из сознания
все еще не шел безрассудный крик умирающего товарища и его безумная улыбка, как
отвратительная печать освобождающей и утешающей смерти на посиневших мертвых
губах.
3. Орлы рождаются только в горах
Хмурый вечер, окрашенный усталостью, холодом и печалью, измотанные
анархисты встречали уже в чайхане. Поселок, в который они пришли, выглядел не
столь бедно и запущенно, хотя в той же мере пострадал от боевых действий.
Желтоватые стены с узорчатым рельефом каменной кладки и округлые крыши
глинобитных домов были светлыми и, казалось, сливались с небом. Их украшали
лазуритово-синие и бирюзово-зеленые оконные рамы. Оранжевый песок вытоптанных
дорог и улиц на окраинах сменялся тусклой, но весьма густой зеленью. Черными в
спускающемся сумраке островами возвышались на отшибах пихтовые деревья. Здесь
даже цеплялся за жизнь у подножия гор крохотный виноградник, хотя покрученные
низкие лозы не изобиловали листвой. И все же в сравнении с пройденным маршрутом
этот аул был настоящим оазисом.
И теперь мужчины молча жевали горячий бараний кебаб и пили крепкий зелёный
чай, сидя на удобных топчанах около позеленевшего медного самовара. Рядом
помощник чайханщика разгонял плетеным опахалом теплый ароматный дым над
жарящимся мясом. Деревянная терраса чайханы, завешенная яркими коврами и
уставленная полочками с блестящей посудой, особое место среди которой было
отведено сверкающему узорчатому чайнику, утопала в сизом дыму, но не столько от
углей для кебаба, сколько из-за традиционных кальянов, за которыми коротали вечер
местные мужчины. Анархисты последний раз курили что-то приличное на территории
Китая, а в горном походе редко позволяли себе выкурить в кулак одну-другую
самокрутку. Кэно и Джарек переглянулись, допивая чай. Главарь махнул рукой
хозяину чайханы.
— Табак, — произнес Кэно, когда к нему подошел коренастый пуштун в
массивном синем тюрбане, длинной ярко-синей рубашке под черным кожаным
жилетом и с бело-зеленым платком шемах. — Хотим купить табак. И трубку.
— Это в дукане, — заулыбался во все зубы чайханщик и, чуть поклонившись, жестом пригласил мужчин следовать за ним.
Джарек и Кэно пошли за афганцем на другую сторону опустевшей пыльной
улицы, в то время как Картер остался, чтобы доесть еще одну порцию кебаба.
Под ковровым навесом на столиках и полках из потертого и растрескавшегося, но
с сохранившейся ручной резьбой дерева располагалось немыслимое обилие самых