В 1983 году удалось месяц-другой побыть иподиаконом архиепископа Владимирского и Суздальского Серапиона (Фадеева) – яркого архиерея, не боявшегося постригать и рукополагать молодых людей из разных регионов, в том числе из Москвы. Не все они, правда, выдержали испытание годами служения – некоторые ушли. Но многие сейчас стали архиереями и игуменами монастырей. Вскоре после моего появления во Владимире владыке позвонил уполномоченный Совета по делам религий (буферной организации, ответственной за контакты советской власти с религиозными общинами) и сказал, что я в стихаре во владимирских храмах появляться не должен. Откровенно говоря, другого я и не ожидал…
В 1985 году, после нескольких неудачных попыток куда-либо устроиться, я пришел к митрополиту Питириму. Тот после недолгой беседы предложил мне работу в Издательском отделе Московского Патриархата. Началась моя 30-летняя жизнь церковного бюрократа. Поступили мы в отдел вместе с Сергеем Мацневым, который впоследствии, как и я, стал священником. Сначала работали в экспедиции – оформляли документы, паковали книги и журналы для отправки в епархии. Разгрузишь три тонны тиража – никакой физкультуры не надо. Физическая форма у меня тогда была лучшей в жизни. Работали вместе с интересными людьми: половину составляли пожилые женщины родом из деревни, половину – интеллигенты-неофиты всех возрастов. Первые отличались молчаливой мудростью, вторые – постоянным желанием поговорить «о высоком». С ними мы за работой спорили о богословии, искусстве и политике. Первой в моей жизни подчиненной была Ольга Евгеньевна Лапковская, ныне монахиня Феодора. С ней мы постоянно вели либерально-консервативные дискуссии – я тогда был на либеральной стороне. Она ставила на редакционном диктофоне Окуджаву, я – Леннона. По этому поводу ругались особенно сильно, хотя и без настоящих ссор и глубоких обид.
Тонкая интеллектуальная прослойка в тогдашнем церковном организме во многом объединялась именно вокруг владыки Питирима – председателя Издательского отдела Московского Патриархата, главного редактора «Журнала Московской Патриархии».
В шестидесятые-восьмидесятые годы деятельность единственного церковного издательства была каждодневной борьбой. Совет по делам религий при Совете министров СССР жестко ограничивал тиражи, номенклатуру и объем изданий, проверял «на мракобесие» каждую строчку журнала, требовал полного отказа от упоминания о чудесах и знамениях, от положительных оценок тех церковных деятелей начала ХХ века, которые противостояли революции и красному террору. Однако, даже находясь в жестких тисках, издательство смогло выпускать насыщенный мыслью журнал, издавать и понемногу распространять Библию, квалифицированно адаптировать богослужебную литературу.
Через Издательский отдел прошло несколько поколений церковных тружеников. Молодые люди с хорошим светским образованием, которым из-за кадрового диктата властей было трудно устроиться даже пономарями в московские приходы, принимались на работу в отдел или становились его внештатными сотрудниками – переводчиками, авторами, редакторами, – а затем поступали в семинарию и принимали священный сан.
На Погодинской, где располагался Издательский отдел, и в храме на Успенском Вражке, где служил владыка Питирим, довелось общаться со многими людьми, бывшими в тогдашней церковной жизни живыми легендами. В Брюсовом в качестве почетного настоятеля служил протопресвитер Виталий Боровой, уже очень пожилой человек. Многолетний сотрудник Отдела внешних церковных сношений (ОВЦС), наблюдатель от Русской Церкви на Втором Ватиканском Соборе, автор многих церковных документов 60-х, 70-х и 80-х годов, он был еще и ярким проповедником. В Брюсовом он говорил подолгу и увлеченно, «на него» ходил свой контингент, мало пересекавшийся с «питиримовским». К сожалению, в последние годы жизни церковное начальство отца Виталия забыло, если не сказать – забросило. ОВЦС помогал, но довольно формально. Рядом были только один-два члена общины отца Георгия Кочеткова, которая почитала пожилого протопресвитера. Однажды, уже в последние месяцы его жизни, я посетил отца Виталия в больнице. Он не вставал, но был в сознании. Попросил меня рассказать новости.