У Беговой свернули направо, поехали через мост, мимо Ваганьковского кладбища, и Вера вспомнила, что тут у нее тетка лежит, царство ей небесное, надо бы навестить, цветочков принести, а то с прошлого лета не была. На Красной Пресне сносили старые дома. Некоторые просто жгли, как жгут весной мусор. С правой стороны черными плоскими кучами лежали кострища, кое-где еще дымившиеся, а за этой полосой пепелищ, шагах в двухстах от дороги, возвышались новые блочные дома в пять этажей.
- Отмучились наконец, - сказала Зойка.
- А мне жаль эти домики. Все-таки старая Москва, к тому же историческая: Красная Пресня, - сказала Синицына. - И так их безжалостно жгут...
- И правильно! Чего их жалеть, клоповники эти? - с неожиданной злобой сказал шофер. - Там люди друг на дружке жили, по десять человек на семи" метрах. Нужна им ваша история! По крайности жилье человеческое получат.
Синицына поглядела в окно, помолчала.
- Но эти новые дома тоже, знаете, не украшение, - сказала она. Довольно уродливы. И без лифтов.
- А шут с ними, давай без лифта, - сказал шофер. - Народ рабочий, небалованный, мы и пешком походим.
- Конечно! - сказала Зойка. - Мы вон какой год пишем, чтоб наши бараки снесли...
- А чего? Мне наши бараки нравятся, - сказала Вера. - У нас очень хорошие бараки. Во-первых, у нас тепло. Во-вторых, зелень кругом, никакой дачи не нужно, верно, Миш? - Она толкнула Мишку плечом и захохотала.
Зойка махнула рукой.
- Да ну, болтай...
- Я не болтаю, я верно говорю, наши бараки очень даже замечательные, крепкие, они еще сто лет простоят. - И Вера вновь еще пуще захохотала, как взорвалась, она прямо-таки стреляла хохотом и в промежутках вскрикивала тоненьким голосом: "Ой, не могу... Ой, верно, еще сто лет простоят!" Кроме нее никто не смеялся. Зойка сердито ворчала, потом попросила у шофера папироску и закурила. Вера понемногу успокоилась, повторяя хриплым шепотом, в изнеможении: "Ой, не могу..." - и вытирая ладонью наслезившиеся глаза.
Выехали к Трехгорке, на набережную, через большой мост - на Ленинский проспект, вскоре с обеих сторон появились деревянные домики, за ними громоздились кирпичные стены новостроек, подъемные краны, потом новостройки исчезли, остались одни домики, а потом и домики исчезли и остались поля, холмистые, нежно-зеленые под вечереющим солнцем.
Лидия Александровна опустила стекло, машина наполнилась густым, ошеломительно свежим полевым воздухом, и все почему-то примолкли, дышали этим воздухом, а Мишка стал дремать.
Как всегда, когда наступало молчание или когда Вера оставалась одна и болтать было не с кем, приходили мысли о неприятном. Опять вспомнилось шестирублевое одеяло. Придется заплатить, дьявол с ними, она не крохоборка, но теперь уж будет за ними следить: чуть где промашку дадут, она их сразу прищемит. Если они так, тогда и она так. Теперь она им, паразиткам, спуску не даст. А деньги возьмите, подавитесь, кинет в рожу Раисе Васильевне, вы от моих шести рублей не разбогатеете, а я не обедняю. Хорошо Лида Александровна подвернулась, по десятке если заплатит - как раз отдать, кинуть в рожу. И еще четыре рубля останется, Николая встретить.
Вера стала думать о Николае, и от этих мыслей сделалось жарко, радостно и в то же время томила тревога. Чем дольше она думала, тем больше томила тревога. Зачем он, черт проклятый, объявляется? Зачем душу мутит? Пятый месяц уже Вера гуляла с Сережкой, хорошим человеком, татарином, слесарем из института: он и зарабатывает прилично, и пьет мало, вообще очень хороший человек, только болезненный, сердцем болеет. И стала Вера забывать Николая и мечтать о том, как они с Сережкой поженятся. Сережка-то больше ей подходит, по годам ровня, тоже тридцать шесть, а Николай на три года моложе, все корил ее: ты, мол, для меня старая. Старая-старая, а четыре года гуляли и на молоденьких не смотрел. Для чего ж он, проклятый, объявился? Может, новая жена не по вкусу, к старой потянуло? Ох, Коля-Николай, такой лафы уж тебе не будет...
И много еще о чем думала Вера: и о том, как сынишку Юрку сдала в интернат, Николай потребовал, как было горько вначале, а потом привыкла, и о том, как болела после аборта, лежала в больнице, ко всем женщинам приходили мужики, несли гостинцы, передавали письма, а ей ни гостинцев, ни писем две недели, одна такая дура была на всю палату, женщины ее жалели, но она виду не показывала и только ночью ревела, а на четырнадцатый день вдруг явился, стучит в окно со двора, сияет во всю рожу, с букетом, говорил, что в какую-то командировку угнали, в дальнюю, а может, так и было, - и много еще разных разностей, обид, счастливых дней, разговоров, ласк вспоминала Вера и не заметила, как машина свернула с шоссе на проселок, пошли дачи, березки, заборы, проехали деревянный мост через речку, поднялись на гору, свернули направо - Лидия Александровна командовала, - потом еще направо и остановились возле калитки в ветхом, кое-где покосившемся заборчике.
Дача оказалась большая, деревянная, но старая и запущенная. На терраске были выбиты стекла, дверь заколочена доской. Участок тоже был запущен, меж нескольких высоких сосен густо росли кусты бузины, мелкий ельник, осина.
- И какой же трудяга такую дачку спроворил? Эх-хе-хе... - сам с собой разговаривал шофер. Он помогал переносить вещи из машины в дом.
Лидия Александровна не слышала, искала ключи в сумке, а Вера отозвалась:
- А кто спроворил, тот и молодец, - верно, Лида Александровна? Тот и жить будет! Верно я говорю?
Работали все четверо дотемна: разбирали хлам, носили мусор, терли тряпками отсыревшую за зиму мебель, трясли и колотили пропылившиеся старые ковры, циновки, от которых пахло затхлостью, выметали, мыли, скребли. Лидия Александровна повязалась платочком, надела штаны, синие, грубые, вроде брезентовых, майку безрукавную и возила без отдыха, так же как Зойка с Верой, не отставала. Зойка даже больше филонила - то присядет на минутку: "Поясницу схватило", то курить пойдет в сад. В двенадцатом часу решили кончать. На другой день осталось только окна помыть на втором этаже.
Мишку, который уморился скорей всех, уложили спать наверху, в самой теплой комнате, и он мгновенно заснул, а сами сели ужинать на терраске. Оказалось - нет заварки, забыли взять из Москвы. Лидия Александровна пошла куда-то к соседям. Вера и Зойка сидели тем временем на терраске - окна были закрыты от комаров, да и прохладно стало, хотя прохлада и комары сочились сквозь разбитые стекла, - и ели лапшу, которую Вера привезла в кастрюльке.