Костя так и не сказал, что мать согласна принять в дом бывшего мужа, но Всеволод Степанович прекрасно понимал — решала она. Ему ли не знать характер Веры Ивановны! Не она ли подсказала Косте, что говорить отцу! О Лялькином отношении ни слова, только известие — она с Виктором уезжает в Индию. Виктора Всеволод Степанович никогда не видел, но Лялькин муж, значит, все-таки помог Валерке отремонтировать дедов кабинет. Умелый, как все в доме, которым правит Вера Ивановна.
Костя упаковал оба портпледа, отнес к дверям. Туго набитые, перетянутые ремнями, они там встали как два стража. Всеволод Степанович нашарил рукой кожаное кресло, медленно в него опустился, отыскал в кармане стеклянную трубочку.
— Костя… Валерик… Погодите… Послушайте… Зря мы затеяли переезд. Ах, зря! Как я не подумал! И вас с толку сбил!
— Опять за рыбу деньги! — Валерка мрачно уселся на полу, разбросал длинные ножищи в линялых джинсах.
— Костя… Валерик… Надо отложить! Хотя бы на время! — Всеволод Степанович старался не глядеть на портпледы, прибывшие за ним.
— Папа, ты меня удивляешь!
Ни капельки отец не удивил Константина. Всегда был таким — нерешительный, безвольный интеллигент.
Двадцать лет назад отец в лесу на лыжной прогулке встретил свою Маргариту Семеновну, бывшую чемпионку, а затем тренера. Метался, колебался, страдал, давал клятвы, просил прощения. Он измучил маму и Костю с Лялькой. Лялька была еще маленькая, двенадцать лет, Константин учился на первом курсе. Отцу пришло в голову советоваться по семейным делам со взрослым сыном, как мужчина с мужчиной, и он ничего лучше не придумал, как назначить встречу в кафе на улице Кирова, рядом с ветеринарной аптекой.
У аптеки сидели два индифферентных пса, дог и пудель, ждали своих хозяев, ушедших за лекарствами. Оглядываясь на псов, Всеволод Степанович и Константин вошли в кафе, сели за столик. Надо было что-то заказать — хотя бы для вида. Подозвали официантку. Она с ними с двумя и разговаривать не стала: нерентабельны, за версту видно, что папаша и сынок. Подсадила нетребовательную малолетнюю парочку и исчезла с заказом, казалось, навсегда.
Парень с девчонкой егозили ладонями по клеенке, ссорились по пустякам, изображая для собственного увеселения семейную пару.
Наконец и они тягостно притихли. Официантка все не возвращалась.
Константин знал, как должен ответить отцу, если отец спросит его, сыновье, мнение. На эту тему с ним уже говорила мама. Без хитрых приготовлений пришла к нему в комнату, села рядом, и они умиротворенно решили, как себя вести и как подготовить ко всему Ляльку. Мама держалась очень спокойно.
Давно обдуманный, четкий ответ заметно полинял, пока они ждали официантку, пока торопливо жевали пересоленный гуляш, пили кофе, сваренный в кастрюле, плохо отмытой после борща. Достойный ответ состарился, зачерствел, впитал в себя запахи кухни, пересол гуляша, свекольный привкус кофе.
Всеволод Степанович расплатился с ненужной здесь щедростью, и они вышли на улицу. У аптеки одинешенек сидел печальный рыжий сеттер.
— Ты уже взрослый, Костик, ты можешь меня понять… — сбивчиво начал отец. При всем своем уме и образованности Всеволод Степанович всегда оставался чудовищно наивным. Он собирался говорить с сыном о любви.
Костя перебил отца:
— Папа, я все знаю! Ты мне ничего не объясняй. Ты не обязан передо мной отчитываться. В конце концов, не такой уж особенный для нашего времени случай. — Костя вступил в пределы, не рассмотренные вместе с мамой. — Подумаешь, развод! — Он говорил, все больше съезжая в развязность. — У половины моих однокурсников родители не живут вместе. На это никто в наше время не обращает внимания. Пустяки! — Ему стало стыдно за свою развязность, но не перед отцом, а перед матерью, просившей его держаться достойно. — Папа, ты меня прости, — буркнул Костя по-мальчишечьи, — но объяснять ничего не надо…
Он больше никогда не бывал в кафе возле аптеки и навсегда возненавидел то, что принято называть мужским откровенным разговором.