У Ирины екнуло сердце. Они вошли к Прусту. Кабинет был организован с высочайшей немецкой аккуратностью. Накрахмаленная белая скатерть покрывала стол, из-под которой торчали ножки со следами рубанка. Видимо, Пруст не мог просто замаскировать стол скатертью, ему хотелось, чтобы порядок был не только снаружи, но и внутри. Сам доктор Пруст сидел на своем месте и смотрел поверх очков на вошедших девушек и Кузьмича. Он быстро встал и приветливо пожал всем руки. Это был крупный и крепкий мужчина лет шестидесяти, с седыми густыми волосами, высоким лбом, круглым носом и добрыми серыми глазами. Руки его были большими, мягкими и теплыми, со скругленными ухоженными ногтями. Ирина прослезилась. Ей хотелось подольше держать его за эти руки.
Ларионов не поднялся с места, но смотрел на них со стороны с болезненной улыбкой. Ирина избегала встречи с ним глазами, но чувствовала, что он следит за ней, и невольно тоже мельком посмотрела на него. На его лице не было признаков ярости или обиды. Напротив, ей показалось, что он сожалел об их ссоре. Он выглядел устало. Но, осмотрев стол, Ирина поняла, что он был не просто уставшим, но и, как говорила Клавка, «бросившим на колосники». На столе стояла ягодная наливка Марты. Литровая бутылка оказалась почти выпита. Стакан Пруста был наполнен, а стакан Ларионова пуст, из чего Ирина поняла, что Пруст потягивал наливку, тогда как Ларионов осушал стаканы до дна.
– Познакомьтесь, доктор, – сказал протяжно Ларионов. – Это Ирина и Полина. Полина прибыла в марте, а Ирина в октябре.
– Очень приятно, прошу, – пригласил их присесть доктор, радостно переводя взгляд с девушек на Ларионова.
Кузьмич отпил наливки из рюмки, которую поднесла Марта, и пошел посплетничать с больными. Марта налила наливки и девушкам.
– Как это говорят в России: мартовский заяц и октябренок? – спросила с очень серьезным лицом Марта, расставила рюмки, больше напоминавшие мензурки, и похлопала одобрительно Польку по плечу. – Я тоже kovo kiškis. Поэтому я – Марта.
Девушки скромно засмеялись.
– Не уверена, что я получила комплимент, как Полина, – немного осмелев, вымолвила с улыбкой Ирина. – Но меня не успели назвать Октябрина. Я родилась до семнадцатого года.
Ларионов окинул ее немного затуманенным взглядом и выглядел обмякшим и благодушным.
– Мы обсудили все вопросы с доктором, – сказал Ларионов, – и теперь время немного поразвлечься.
Ирина чувствовала, что он был возбужден и немного пьян – она уже знала, что означало, когда его тягучий голос становился еще более глухим и тягучим. Пруст смотрел на Ларионова с любопытством.
– Григорий Александрович много делает для больницы, – сказал он неожиданно, наклонив голову набок, как старый добрый какаду.
– Мы же решили оставить в покое дела, – недовольно промолвил Ларионов.
Но Пруста не смутили его слова. Он смотрел на Ларионова по-отечески и улыбался с пониманием. Пруст поднял стакан.
– За скорую поставку новых медикаментов! – радостно сказал он.
Ларионов не пил больше, а Ирина опрокинула разом рюмку с наливкой и отказалась закусывать. Марта с одобрением кивала. Она считала, что нет ничего хуже, чем пить водку, и с гордостью предлагала всем свою наливку из «черноплодки». А наливка оказалась действительно волшебной! Ее аромат заглушал неприятный привкус сивухи и придавал напитку особенный флер. Ирина почувствовала, как за секунды наливка пробежала по всему ее окоченевшему в дороге телу, ударила в ноги, а потом прилила к щекам и ушам, остановившись в кончиках пальцев. Ларионов смотрел на нее с едва заметной улыбкой. Полька, глядя на Ирину, тоже запрокинула рюмку и закашлялась. Марта хлопнула ее по спине своей сильной рукой и сдержанно улыбнулась.
– Вам еще? – спросила она.
Ирина кивнула. Она не знала, отчего ей хотелось пить. Ирина никогда не любила вкус алкоголя, но наливка была приятной, и она была слишком возбуждена из-за внезапной ссоры с майором, чтобы уповать на благоразумие. Полька тоже протянула рюмку. Жизнь их была так тяжела, что вылазка в Сухой овраг и впрямь походила на развлечение.
– Предлагаю выпить за Марту, – сказал Ларионов. – Надеюсь, мы заслужили бутылку вдогонку?
Марта одобрительно кивнула и уплыла за наливкой. Пруст некоторое время изучал внимательно девушек поверх очков, улыбаясь добрыми глазами, а потом нежно посмотрел на Ларионова.
– Вы желаете что-то сказать? – спросил Ларионов.
Пруст молча кивал, рассматривая лицо Ларионова.
– Извольте, – начал он. – Я – врач, и, слава богу, я лечу. И, слава богу, я все еще могу носить белый халат. И, слава богу, есть еще те, кто мне помогает. Каждый должен заниматься своим делом. Ирина, душенька, вы кто по профессии?