Ирина отвела взгляд. Ее переполняла нестерпимая грусть. Это была грусть оттого, что ей было хорошо и что это сейчас же закончится.
– А я вот что думаю, – сказала Марфа. – Все наладится. Нас, баб, так просто не сдюжить. Мы живучие!
– Верно, Марфушка, верно, – вторил Кузьмич, втягивая чай с блюдца.
– Вот хотела бы я стать пчелкой и поселиться тут. Блины бы с вареньем ела, – сказала с полным ртом Полька.
Ирина кусала губы, уставившись в одну точку.
– А я бы не хотела стать пчелкой, – медленно произнесла она. – Я бы хотела стать исполином и раздавить все зло на земле одним разом, чтобы хорошим людям никто не мешал жить.
Она помолчала.
– Только ведь зло неистребимо. – Она взглянула на Марфу. – В себе его надо задавить сначала, в себе! А я не могу…
Марфушка с нежностью смотрела на Ирину.
– Так против зла только одно оружие есть, – сказала Марфушка спокойно и радостно. – Любовью все лечится и терпением. Вера…
Ирина быстро взглянула на Марфу.
– Вера нужна, – вздохнула Марфа. – Я смотрю на образа и молюсь. За себя не прошу, мне Бог все дал, что надо. А за других прошу. Человеков жалко очень, уж больно несчастные все. А счастье есть. Есть. Только народ у нас чудной. Не любит себя. А как же жить, если самого себя не почитаешь? Так и никто тебя не будет любить. Полюбить бы нашему народу себя, жить бы стали хорошо.
– А я вот, Марфушка, тебя люблю, – сказал Кузьмич и ущипнул ее.
Марфушка взвизгнула.
– Да ну тебя, старый леший! – засмеялась она. – Девок бы хоть посрамился.
– А чего срамного в чуйствах моих? – Кузьмич причмокнул сахар. – Любви срамиться нечего! Любовь – это важная наука. А девки у нас все на выданье, им уж пора знать. Тебе сколько лет-то, Иришка?
– Двадцать четыре.
– И всё в девках!
Ирина ласково смотрела на Кузьмича.
– А я замужем уже побывала, – сказала она.
– Ишь ты! – воскликнула Марфушка. – Вот те на! И кто же он? Важный, небось, был. По тебе видно, что девушка ты серьезная, скромная, хоть и забияка.
– Вот чудно́! – засмеялась Полька. – Расскажи, Ира.
– А что рассказывать? – пожала плечами Ирина. – Встретились, он был влюблен… поженились, прожили недолго, потом развелись…
– А что так? – спросил вкрадчиво Кузьмич.
– Я его не любила. – Ирина отвернула голову. – Не получилось у нас. Да и нечестно это было перед ним. Притворяться я не хотела, а полюбить не смогла…
Кузьмич смотрел на Ирину внимательно и нежно, понимая о ней что-то, что она о себе пока сама не понимала.
– Да-а, – протянула Марфушка. – Без любви ни денег, ни красоты не надо, все одно – тоска, а полюбишь – и с хромым, и с косым будешь на седьмом небе.
Ирина опустила глаза. Не хромота избранника заботила ее. Она думала о душе. Могла ли она поверить в душу человека теперь, когда прошла через предательство и увидела всю гнусность человеческой натуры? Ирина ловила себя на мысли, что самое сложное для нее было – просыпаться каждое утро и находить причины, по которым она должна продолжать любить людей. Это было страшное чувство для нее, жизнь которой с самого рождения была освещена любовью. Она вспоминала свою восторженность и ожидание чуда, и ей хотелось снова ощущать все это. Но все время происходило что-то, что отбрасывало ее назад. Ирина боролась со злом внутри себя. Это чудовище было ненавистью к тем, кто причинил ей и ее семье и миллионам людей столько страданий. Ненависть – не свойственное ей чувство – выражалось в презрении к людям, ответственным за смерти и погубленные судьбы ее народа. Презрение это было не пассивным, созерцающим, а активным, противоборствующим, энергичным.
Ирина не была готова расстаться с жизнью, но понимала, что, сложись ситуация так, что от нее потребуется выразить свое отношение к несправедливости, она не сможет смолчать. Она в глубине души осознавала, что ей и другим заключенным несказанно повезло, что именно Ларионов был начальником их лагпункта.
Информация, которая беспрестанно просачивалась через разные источники из других ИТЛ, иногда казалась вымыслом, настолько изощренными казались способы унижения там людей. Зэки боялись, что назначат нового начальника или переведут их в другой лагпункт до освобождения. О зверствах администраторов и Охры в некоторых лагерях истории складывались в легенды.
Заключенный, переведенный из Ухтпечлага в начале ноября, сначала не мог поверить, что возможна такая лояльность, как в лагпункте, где командовал Ларионов. Таких лагерей, по его словам, было ничтожно мало. От него заключенные узнали, что тридцатого июля 1937 года был издан оперативный Приказ Народного комиссара внутренних дел Союза ССР № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов».