– Вас понял, – сказал покорно Грязлов.
Убийца снова надел маску добродетели.
– Федосья! – крикнул Ларионов, направляясь в хату. – Найди Александрову и Сердючко и помогите Губиной и Охре организовать женщин по баракам – не знаю, живы ли дневальные. Если кого-то из дневальных убили, Губина назначит временных. Инесса пусть будет с Ломакиной. Лариса ранена. Саше помочь развернуть в первом перевязочную. Поверка сегодня на вас – считать людей некому. Выполняйте.
Федосья кивнула и побежала в первый барак. А тем временем зэки и Охра, которые еще несколько минут назад убивали друг друга, теперь вместе осматривали лежащих на земле и висящих на колючей проволоке людей и оттаскивали раненых в бараки либо к грузовикам, а мертвых укладывали в шеренги на плацу.
Вскоре сторона, где укладывали трупы, выросла, и через два часа Грязлов доложил, что было убито шестьсот двадцать три человека, из которых почти пятьдесят были женщинами и шестеро – солдатами. Составлялись списки убитых. Трое зэков, судя по всему, смогли бежать… На их розыск были отправлены пять солдат с двумя собаками. Ларионов знал, что их не найдут, но все равно отдал приказ по уставу.
Ларионов сидел за столом с комиссией. На кухне он выпил залпом граненый стакан водки, не в силах унять дрожь в теле. Он с трудом собрал волю в кулак, потрясенный массовым убийством. Будучи военным, Ларионов видел много смертей, но расправа над заключенными в его лагере была для него ударом, от которого, он знал, никогда полностью оправиться не сможет.
Дело было в том, что Ларионов находился далеко от центра и не знал всех подробностей про аресты, допросы, расстрелы, депортацию и истребление народа. Он лишь получал конечный результат, то есть каторжников. За три года службы в лагпункте он начал понимать, что происходит что-то необъяснимое, не поддающееся логике заурядного человека. Лагпункт, вмещавший от трехсот до пятисот человек, еще при предшественнике Ларионова вырос до полутора тысяч. За три года командования Ларионова – более чем до двух с половиной тысяч. Бараки продолжали достраивать ежегодно.
Его душевные мучения росли по мере роста числа заключенных, из которых как минимум тридцать процентов сидели по пятьдесят восьмой, остальные по большей части за мелкие преступления. Доля преступников, сидевших по серьезным уголовным статьям, не превышала пятнадцати процентов. Иными словами, восемьдесят пять процентов заключенных в его понимании либо не должны были вообще сидеть, либо могли бы отделаться легкими приговорами или условными сроками. Это было очень много.
События сегодняшнего дня навсегда перевернули его представление о существующем режиме. Перед глазами его были картины залитого кровью снега на плацу и эти странные позы и лица убитых людей.
И все же он знал, что сейчас нельзя думать о том, что случилось, и предвидел, что бойня могла продолжиться. Ларионов со свойственной ему быстротой реагирования думал о дальнейшей стратегии. Он боялся, что тройка может навредить бо́льшему количеству людей. Еще желательно было найти список, утерянный в сумятице на плацу полковником.
Ларионов попросил Вальку разыскать Кузьмича, но потом передумал, потому что Кузьмич занимался ранеными и был слишком потрясен, и попросил позвать Паздеева. Паздеев прошел в кабинет. Ларионов некоторое время говорил ему что-то, а Паздеев кивал, и лицо его было бледно и полно готовности служить майору. Ларионов вернулся к комиссии в горницу.
Полковник едва пришел в себя. Толстые его щеки тряслись. Он, убивший тысячи людей, не мог предположить, что могут убить его, что и он может умереть в одночасье.
Отчет Грязлова о количестве погибших воодушевил полковника. Майор и лейтенант находились в некотором оцепенении. Они были молоды и неопытны, и это оказался первый необычайный случай в их «мясницкой» практике. Прежде они просто приезжали в лагеря и расстреливали людей безо всякого сопротивления где-нибудь в лесу. НКВД часто шел на изощренные ухищрения, которые делали убийства еще более гадкими из-за степени цинизма и подлости. Людей могли долго готовить к пересылке, и когда те, собрав вещи, отправлялись через лес, их расстреливали на месте. Были случаи сопротивления, но они не носили систематического характера, так как люди часто были застигнуты врасплох: больны, слабы, голодны, напуганы, недостаточно вооружены и организованны.