– Вот так я хочу всю жизнь лететь вперед, чтобы ветер в лицо! – кричала она Ларионову.
– Оставь Григория Александровича в покое, – вежливо молвила Кира. – Ты весь вечер не умолкаешь. Он уже устал от тебя.
Ларионов заметил, как Вера резко изменилась, сникла в мгновение и тут же посмотрела на него, словно спрашивая его подтверждения, доверяя только его мнению, а не Киры.
– Я рад этому, Кира, – сказал он коротко, но Вере этого было достаточно, чтобы снова одарить его благодарной улыбкой.
– Вы терпеливы и добры, – ответила Кира.
– Я и впрямь рад, – подчеркнул он, почувствовав иронию.
В ту ночь улеглись поздно, и всем долго еще не спалось.
Алина Аркадьевна думала, как быстро этот чужой человек сблизился с ее детьми и, по всей видимости, он был добр; что муж ее прекрасный и гостеприимный человек; что Алеша такой горячий и как страшно за мужчин в этом мире, где всегда войны; что Кира уже так выросла и стала девушкой на выданье и что такой молодой человек, как Ларионов, оказался бы гораздо лучшей партией для Киры, чем Краснопольский с его вечными калькуляциями, ранними залысинами и козлиной бородой; что Вера тоже повзрослела на глазах, и так рано развилась, и слишком чувствительна, и как страшно, что это может обречь ее на страдания. Она вспомнила арию Аиды, немного всплакнула и, ощутив радость оттого, что у нее бесподобная семья и хорошие друзья у ее детей, уснула рядом с мужем.
Дмитрий Анатольевич думал о словах Ларионова об истреблении врагов. Судьба людей в России снова вставала под удар. Его охватили тревога. Но вера в милосердие молодых, таких как Ларионов, Алеша, Подушкин, вселяла в него надежду и наконец погрузила в сон.
Подушкин думал о счастливых днях на даче с Верой и о том, как правильно было привезти этого любезного Ларионова в дом друзей.
Кира думала, кто бы ей подошел больше – Краснопольский с его солидным доходом и благоразумием или Ларионов с его опасной службой, но молодостью, отменной выправкой и обаянием. Она никогда не ставила перед собой задачи выйти замуж, но всегда должна была точно знать, кто есть кто, и сообразно этому обращаться с людьми. Рассудив правильно, она решила, что не стоит сбрасывать Ларионова со счетов. Его успехи в карьере военного и красота при достаточной скромности манер казались ей неоспоримыми плюсами, которые стоило рассматривать. Кира не понимала, как следует влюблять мужчин, но знала, как надо вести себя подобающим образом, чтобы дать интересующемуся ею мужчине понять, что она – завидная партия для любого.
Алеша делал записи в дневнике. Он думал о сегодняшнем разговоре за обедом о свободе и войне. И хотя он, как молодой и горячий человек, соглашался с Ларионовым, в душе его мучили сомнения и вопросы. Он не знал, что и Ларионова они мучили все больше и что он вытеснял из себя все эти сомнения силой, но видимые противоречия отпускали его ненадолго. В дневнике в ту ночь Алеша записал, помимо прочего:
«Отец считает, что мы обречены на вечную борьбу, что даже теперь, когда восстановилась справедливость в отношениях между классами, войны будут продолжаться и люди непримиримы. Мой друг прав – Советская страна еще не встала полностью на ноги, есть враги. Но разве можно истреблять? Ведь это наши люди. Нужно действовать иными, добрыми путями – образовывать и учить людей, показать им красоту новой жизни, а не колоть штыком. Зло лишь породит бо́льшую ненависть, и зло – путь к разрушению и разобщению. Честными примерами и воспитанием можно добиваться лучших результатов.
Возможно, мы еще не все продумали, чтобы избежать горьких ошибок? Возможно, нам надо осмотреться и спросить: кто мы и зачем? И каждый должен спросить себя: кто я и зачем? Очевидно, среди нас еще нет должного единства и понимания того, к чему мы идем. А в это время жизнь все течет, и как будто мы становимся заложниками этого течения: не можем решить, куда хотим плыть сами, кто-то делает это за нас.
Мрачные мысли не пугают меня. Это всего лишь размышления во имя поиска истины. Светлое чувство – моя Вера! Эта душенька такая добрая и славная, что если бы не она, я бы, пожалуй, разуверился в гуманности всего земного».
Вера лежала в кровати, но не могла уснуть: вскакивала все время и будила Надю, спавшую в ее комнате, прислушивалась к звукам в доме и потом подбегала к открытому окну и вдыхала воздух, очарованная неожиданно теплой московской ночью и своим новым другом, а самое главное, жизнью. Она не могла думать о чем-то одном. Ее мысли были не так важны, как ее состояние. Вера была счастлива, и она была уверена, что только счастье ожидает ее впереди и все люди в этом мире всегда будут любить ее потому, что она их тоже любит. Вера не думала о будущем, о Ларионове, о цепи вероятностей впереди. Она была в восторженном состоянии, ощущая энергию в каждой клетке своего тела. И надо было что-то делать с этой силой.