– Вы обещали! – твердо сказала Вера.
– Хорошо, я сделаю так, как вы прикажете.
Возникло тягостное молчание.
– Пойдемте пить чай, – сказала тихо Вера. – Мы слишком долго отсутствуем.
Ларионов проводил ее восхищенным взглядом, теперь уже безвозвратно охваченный стремлением к ней.
Ларионов, оказавшись не в силах скрывать переживаний, был довольно мрачен. Но Вера выглядела спокойной и даже благостной. Она нежно улыбалась всем, подошла к Подушкину, сидевшему, нахохлившись, на диване, тоже несчастному и отрешенному, поговорила нежно с ним, потом целовала и ласкала мать, после отца. Затем похвалила пироги Степаниды и съела несколько кусочков. И так, Ларионов видел, постепенно она своими волей и теплом создала ту атмосферу вокруг, которую было всем надо.
И от этого еще сквернее стало ему на душе. Ларионов чувствовал, что хотел ее в своей жизни, и при этом сделал все, чтобы обрубить. Напряжение от этих мыслей нарастало в нем, он пытался находить оправдания своей глупости и поспешности заключений о предрешенной судьбе. И оттого, что это было сложно сделать, его охватывала ярость на самого себя. А Веру он теперь не мог вопреки собственным убеждениям выпустить из виду. Она словно еще больше распалила Ларионова покорным согласием с его решением держаться на расстоянии.
В эту ночь снова никто не спал.
Вера пришла к матери в спальню, пока отец, Краснопольский, Алеша и Ларионов играли на веранде в преферанс. Она любила ласкаться с матерью, но в этот вечер Вера пришла к ней потому, что не могла в полной мере совладать с первой болью. Она не могла и не хотела открываться матери, но ей необходимо было ощутить ее абсолютную любовь, которую она ждала от мужчины и не получила.
– Ну что, душа моя, – сказала нежно Алина Аркадьевна, прижимая дочь к груди, – намаялась?
Вера молчала и перебирала кружева на ночной сорочке Алины Аркадьевны.
– Скажи мне, дружочек, о чем вы беседовали с Григорием Александровичем? – спросила Алина Аркадьевна между прочим.
Вера поцеловала ей руку.
– Он уезжает в понедельник навсегда, – сказала Вера просто.
Алина Аркадьевна гладила Веру по голове и улыбалась.
– Ты влюблена в него, не так ли?
Вера похолодела, но лежала неподвижно, проводя пальцами по прожилкам на материнских руках.
– «Я не больна: Я… знаешь, няня… влю-бле-на»[9], – прошептала Вера и улыбнулась. – Мама, а он нравится тебе?
Алина Аркадьевна засмеялась.
– Да, он мне пришелся по душе.
– И отчего же? – возбужденно спросила Вера: ей хотелось говорить о Ларионове беспрестанно.
– Оттого, что он честен с тобой и нами, оттого, что добр, хоть и горд, и горяч… Мне нравятся решительные мужчины.
Вера села в кровати, изумленная тем, как много знала и понимала мать. Ее легкость и непринужденность не мешали ей видеть сущность происходящего.
– И он еще не готов к тому, что с ним происходит, Верочка, – добавила мягко Алина Аркадьевна.
– Почему же?! – воскликнула Вера.
– Тише. – Мать прижала ее к себе. – Потому, милая, что он одинок, в его жизни не было семьи и любви. Он молод, растерян и ищет свое место в жизни, а ты… ты еще слишком юна, чтобы оказать ему необходимую поддержку.
– Но я изменюсь! А он… он так и не узнает об этом?
Лицо Веры сложилось в гримасу.
– Ну, ну, – обняла ее крепко Алина Аркадьевна. – Этого никто не знает. Послушай меня, Верочка. Всему есть свое время. Если твой Ларионов действительно тот, кто предназначен тебе, он будет в твоей жизни. А если нет, ты никогда больше его не увидишь или, даже если увидишь, твои прежние чувства и восприятие изменятся. Ты должна научиться ждать и доверять провидению. Как писал твой папа из ташкентской командировки – «мактуб»[10]. И твой любимый Пушкин с его «случаем – Богом-изобретателем»…
Вера вдруг почувствовала облегчение. Она по-прежнему считала, что Ларионов был неправ в своем решении, но слова матери соответствовали ее душевным настройкам, и Вера постепенно успокоилась и оживилась.
– Что же мне делать, мама? – спросила она ласково.
Алина Аркадьевна обняла дочь и покачивалась с ней тихонько, как с младенцем на руках.
– Ничего. Перестань капризничать. Остынь, ты ставишь Григория в затруднительное положение.
– Почему?
– Потому что ты тоже нравишься ему, иначе захотел бы он так скоро уехать?
Вера почувствовала прилив тепла и счастья.
– Мама, как же хорошо! Как отлично!
Алина Аркадьевна смеялась.
– Моя непослушная, глупая обезьянка, – ласкала она Веру. – Конечно, он не в себе – бедняга. Ты вскружила ему голову, и он поддался этому порыву. А между тем вам с Кирой через месяц за парту.