– Доброй ночи, и простите мне мои несдержанность и неблагодарность.
Что-то в Краснопольском Ларионова настораживало и отталкивало. Его чутье подсказывало, что этот «человек в футляре» имеет казенное мышление, хитрость; что есть в нем трусость. Ларионов корил себя за эту предвзятость, но скорее оттого, что Краснопольскому доверяла семья Веры – он был вхож в их дом. Не стал бы Дмитрий Анатольевич привечать подлеца! Но, несмотря на то что Ларионов презирал Краснопольского, недобрые слова последнего произвели на его воспаленное сознание сильное действие. Происходила борьба добра и зла, и Ларионов чувствовал, что не может принять окончательного решения. Днем, целуя Веру, он испытывал счастье, потом, отказавшись от нее, думал, что все решено, но за карточным столом ощутил дружбу этой семьи и в нем снова зашевелилось человеческое, и только этот росток двинулся вверх, Краснопольский бросился топтать его, и Ларионова отбросило назад во зло.
Алеша зашел в спальню, когда Ларионов уже лежал в одежде на кровати.
– Послушай, – сказал Алеша со свойственной ему сердечностью, – не бери в голову слова Краснопольского. Это пустяки. Он человек безобидный… и пустой. Тебе все рады, и ты знаешь сам, что Вера рада больше всех.
Ларионов почувствовал горечь.
– Да нет, не пустяки, – задумчиво промолвил он. – Я еду убивать, и, зная это, все равно поеду и буду убивать. Спокойной ночи.
Алеша молча смотрел на друга, словно чувствуя его мучения.
– Ты только не зарывайся, Гриша. Я чувствую, что все будет хорошо. Надо просто упрямо идти вперед и верить в лучшее. И еще перетерпеть, преодолеть себя, что ли. А Краснопольский – ханжа и фигляр, и Вера его не терпит.
Ларионов тихо вздохнул. Эта манера Алеши и Веры всегда уверовать в лучший исход располагала и была трогательна. Ларионов хотел тоже так чувствовать. Но что-то глубоко запрятанное в нем мешало ему полностью открыться и пойти за своим природным добром и обрести радость.
Глава 6
Как всегда бывает с молодыми девушками на следующий день после первого поцелуя, Вера долго готовилась перед тем, как сойти вниз и встретиться глазами с Ларионовым. Она особенно тщательно прихорашивалась и выбирала одежду, долго гримасничала перед зеркалом, вырабатывая неприступное и в то же время дружелюбное выражение лица. Вера не знала, что все уже было заложено в ней от природы и что, сколько бы она ни старалась, ее нутро все равно будет выпирать из нее, как выпирает живот из беременной женщины, несмотря на все попытки скрыть его в бесформенных балахонах.
Ей было страшно. Больше всего страшилась она равнодушия Ларионова. Ее также душило смущение от воспоминаний об их поцелуе и того, как неловко от всего этого было теперь, но одновременно и радостно – от самого ощущения себя в чувствах, от жизни и мечтаний, которые вытесняли сомнения.
Вера сошла несколько ступеней вниз и свесилась с перил: на веранде никого еще не было, и она хотела уже подняться обратно в свою комнату, как заметила всюду расставленные вазы, ведра, кувшины с полевыми цветами. Она обходила комнату, подбегая то к одному букету, то к другому, задыхаясь от восторга.
В комнату вплыла довольная Степанида с очередным кувшином с цветами.
– Стеша, это что же за прелесть?! – воскликнула Вера и бросилась целовать Стешу.
– Поле, поди, выкосили, – затряслась всем надежным телом мудрительница.
– Как же это понимать?! Это же мои любимые!
Вера остановилась и с немым вопросом посмотрела на Стешу.
– Ведь только Алеша и Подушкин знают, что я люблю полевые цветы, – сказала она, не умея скрыть разочарование.
Степанида вытащила из фартука шоколад и положила за щеку.
– Но некоторые умеют наблюдать и угадывать чужие желания, – сказала она заговорщически.
– Он? – тихо спросила Вера и села на софу, трепеща от радости и нежности.
Степанида медленно кивнула и вышла в кухню. Вера вскочила и начала кружить по комнате между букетами, обнимая то один, то другой, и раскручивая платье. Она подскочила к зеркалу и усердно пригладила брови наслюнявленным пальцем, выпятив назад спину. Увидев в отражении поднимающегося на крыльцо Ларионова, она тут же отскочила от зеркала, но, не успев убежать к себе, приняла смиренную позу, поправляя ромашки в одном из букетов, сосредоточенно и непринужденно, едва скрывая улыбку. Но ее выдавала дрожь в руках.
Ларионов застыл в дверях, наблюдая за Верой. Вера не могла больше притворяться и, склонившись к букету, неестественно крикнула:
– Ой, кто здесь?!
Ларионов без тени смущения подошел к ней.
– Доброе утро, Верочка.