Вера привела Ларионова на лодочную станцию. Лодочник дремал под солнцем на своем табурете, прислонившись к сараю, и, уронив голову на грудь, источал пары алкоголя, побрякивая губами. Лодки тихо терлись бортами, и слегка поскрипывали швартовы.
– Я хочу показать наше с Алешей место, – сказала Вера. – Это недалеко.
Они выбрали лодку, Ларионов запрыгнул в нее и помог Вере и, отвязав канат и бросив его на дно лодки, оттолкнулся от понтона веслом. Они шли против течения. Ларионов греб с усилием. Вера облокотилась на корму и изучала его.
– Дядя Андрон всегда пьяный. Мы забирались в его лодки без спросу и ходили на них до пойменных лугов. Много говорили о наших тайнах и мечтах, даже до болот добирались. Какое чудо! Эти луговые запахи и звуки я вспоминаю всю зиму в Москве…
Ларионов слушал, и печаль лишь разрасталась в его сердце.
– Я почему-то помню женщину в белом платье с зонтиком, – сказал вдруг он. – Она катала меня на лодке и смеялась, брызгала в меня водой. Я думаю, это был сон.
– Почему сон?
– Потому что я рос в простоте. Мать моя была учительницей, но она никогда не носила белые платья и не катала меня на лодке.
– Разве человек может видеть во сне тех, кого он ни разу не видел в жизни? – спросила Вера, внимательно глядя на Ларионова.
– Я никогда не думал об этом, – пожал плечами Ларионов. – Знаете, Верочка, с вами я вижу в себе и вокруг то, что прежде не замечал. Я словно вижу мир в других красках.
– А я с вами чувствую бесстрашие.
Вера улыбнулась своей обычной светлой улыбкой впервые за это утро. Радость снова начала наполнять Ларионова, только теперь ему казалось, что с Верой он был знаком всю жизнь и при этом не знал о ней ничего.
Они дошли до пойменных лугов. Вера показала Ларионову, где пришвартоваться, и они сошли на берег. Она привела его на привычное место на возвышенности, и они легли рядом на траву, а над ними вдруг выросло могучее синее небо.
– Знаете, почему я люблю смотреть на небо? – спросила она серьезно у Ларионова.
– Почему?
– Там все ответы.
Вера взяла Ларионова за руку, и он сжал ее кисть.
– У вас такие горячие и сильные руки, Григорий Александрович.
– Верочка, последний раз я лежал на земле и видел небо, когда меня контузило. Я смотрел на небо и чувствовал только боль и беспомощность, – сказал он глухо.
– А теперь?
Ларионов поднес ее руку к губам и тихонько поцеловал.
– А теперь я счастлив. Я ищу ответы, но пока не вижу их. Это трудно, Вера. Я никогда не искал ответы там, где видели их вы. Но одно я знаю – мне хорошо.
Вера вдруг преобразилась. Она оперлась на локоть и улыбалась ему счастливой улыбкой.
– Я хочу, чтобы вы их увидели! Я знаю, что в вас есть это! Ближе вас у меня никого нет…
– Вера, вы не ведаете, что говорите, – сконфузился Ларионов. – Все гораздо сложнее, чем вы думаете. Отчего вы смеетесь? – спросил он, убирая травинки с ее спутанных волос.
– Оттого, что все, что вы думаете, – че-пу-ха! Вы сами потом узнаете. Вы – самый лучший на свете. Я это знаю, а вы не верите мне. Какой вы смешной!
Ларионов снова прижал ее ладонь к губам и тут же поспешно оставил в покое. Он не мог не чувствовать нарастающего напряжения всякий раз, когда они были так близки.
– Мы с Алешей много тут намечтали. Но знаете что? – Вера поднялась.
– Что? – улыбался Ларионов ее магии.
– Ни одна мечта не может сравниться с этим мгновением… никогда! Я раньше не знала этого, а теперь буду помнить всегда.
Она пошла к лодке, а Ларионов смотрел ей вслед, понимая совершенно неожиданно для себя, что хочет ждать Веру и не готов отказаться от нее.
Назад они шли по течению, и Ларионов греб легко. Вера наблюдала за ним.
– Плыть против течения сложнее, – сказала она. – Хочется бросить весла. Я поняла одну штуку. Хотите, скажу?
– Хочу, – ответил энергично Ларионов, зная, что она скажет что-то важное.
– Дорога от дома всегда долгая. Трудно попасть туда, куда сильно стремишься – к какой-то цели. Надо грести изо всех сил и не бросать весла. Только так можно дойти. А домой… Домой всегда идти легко! И ноги сами несут, и часы тикают быстро.
– Душенька, иногда мне кажется, что я рядом с вами мальчишка, а вы – моя учительница, – покачал головой Ларионов.
– А я буду учительницей… или танцовщицей!
– Нет, уж лучше учительницей, – улыбнулся Ларионов.
– Отчего же?
– Я не хотел бы, чтобы на вас глазели чужие мужчины.
Вера опустила голову. «Неужели он все-таки думает обо мне? Неужели он отказался от этой нелепой идеи бесконечных войн и скитаний? Как бы я хотела, чтобы он жил только с нами! И чтобы он целовал меня, как вчера. Всегда!»