Алина Аркадьевна видела, как Шура соблазняет Ларионова, и понимала как женщина, что, несмотря на свой холодный вид, он тоже этого не заметить не мог. Ее беспокоила только Вера. Но Вера казалась смешливой и радостной и не отходила от Архипа. В какой-то момент Шура, предлагая всем печенье по просьбе Степаниды, подошла к Ларионову.
– А чей вы? – спросила она, слегка покачиваясь и глядя на него в упор.
Рот ее не закрывался из-за слегка задранной верхней губы, обнажавшей ровные влажные зубки, которыми она щеголяла. Ларионов смотрел на нее сверху вниз, и уголки его губ иронично скривились. Он был знаком с женщинами этого типа: с ними было хорошо развлекаться и они выбирались мужчинами для вольностей и плотских удовольствий.
– Я не из этих мест, – ответил он уклончиво.
– Вы тут с супружницей или сами по себе? – продолжала Шура.
– Я с друзьями, – сказал Ларионов, ощущая, как сердце его застучало неодобрительно.
– Милочка! – позвала вдруг громко Зоя Макаровна. – Несите-ка сюда! Товарищ Ларионов не любитель десертов.
Архип подкрутил усы и растянул гармонь. Он пел знакомые с детства русские песни, и все подпевали ему и хлопали. Ларионов вспоминал, как иногда на привалах в деревнях слушали они гармонистов, и Архип был похож на одного из таких русских солдат, простых и душевных, которые играют на войне на гармони, словно война никак не останавливала их от любви к жизни.
Когда Архип запел «Светит месяц…», Шура вдруг оживилась.
– Страсть как танцевать хочется, – потянулась она с развратом, который не скрывала, а явно им гордилась.
– Ну, Шурка, айда! Глядишь, и все втянутся! – засмеялся Архип.
Он играл сначала медленно, а Шура вышла в центр комнаты и, натянув за спиной павловопосадскую шаль с бахромой, принялась выхаживать. Лицо ее сделалось страстным, и грудь нарочно бурно вздымалась. А Архип все ускорял, и Шура стала потеть; коса ее расплелась совсем; грудь волновалась и бултыхалась от каждого движения. Степанида выглянула из кухни и неодобрительно покачала головой. Ларионов чувствовал себя неловко, потому что понимал, что Шура выделывается для него. Он видел Веру по ту сторону круга рядом с Емелькой, выглядевшим совершенно безучастным, словно давно тоже понимавшим все ходы Шурочки и не видевшим во всем действе ничего для себя выгодного. Но Вера смотрела на Шуру с радостным и наивным любопытством.
Ларионов хотел было выйти в кухню к Степаниде, но в этот момент Шура уже накинула на него платок и потянула к себе. Он не сопротивлялся, но и не показывал желания участвовать в ее маневрах. Она обходила вокруг него, арканя его шалью. Когда она в очередной раз замахнулась на него платком, Ларионов ухватил его и набросил ей на плечо.
– Я не танцую, – сказал он спокойно, – но тут есть товарищ Краснопольский. Из него выйдет отличный партнер.
Ларионов вышел в кухню, а все смеялись над Краснопольским, пыхтевшим, как пузатый самовар, неуклюже стараясь нащупать правильные движения. Вера была в недоумении. Что это нашло на Ларионова?
Она вбежала в кухню, где Ларионов о чем-то весело говорил со Степанидой.
– Григорий Александрович! Что же случилось?! Отчего вы так с Шурой? Вы слишком суровы!
Ларионов смотрел на нее нежно.
– Верочка, Шуре нужен другой партнер, – сказал он шутливо, а Степанида прыснула.
– Вы все такие скучные! – засмеялась, убегая Вера. – Она так забавна, эта Шурочка!
Ларионов и Степанида молча переглянулись.
На веранде Шура уже окручивала Краснопольского, и все хохотали от того, как нескладно он двигался. Шура была уже раскрасневшаяся и потная. Степанида вошла с горячим самоваром и поставила недалеко от Алины Аркадьевны.
– Шалава она, – бросила Степанида походя.
– Что ты сказала?! – с замешательством провожала ее взглядом Алина Аркадьевна.
– Шоколада б, говорю, – сказала Степанида и направилась в сарай за дровами.
Теперь танцевали Кира и Краснопольский, и гармонь только еще больше стала расходиться. Вера прыгала от радости, совещаясь с Алешей и Машей по поводу номера.
Шура вышла в кухню, где у печки сидел Ларионов и поправлял дрова кочергой. На печке бурлил большой чугунный котел, в котором Степанида принялась варить жаркое на вечер.
– Что ж ты от меня, как от чумной? – спросила Шура, покачиваясь и задевая Ларионова юбкой.
– Преувеличиваешь, – сказал он, усмехаясь.
Она опустилась возле него на колени.
– А ты посмотри на меня…
Ларионов повернул нехотя голову: грудь ее, раскрасневшаяся и красивая, была близко от него, и он чувствовал ее запах и жар.
– Что, не люба я тебе такая? Некрасивая? Нежеланная?