Инесса Павловна закончила и устроилась на нарах. Ирина лежала на боку и думала над ее словами. Ей хотелось открыться Инессе Павловне, но она не могла побороть стыд.
– Он был врач, – только и смогла вымолвить она.
Инесса Павловна поняла, о чем хотела сказать Ирина и не могла.
– Сущность человека не меняется от обстоятельств. Напротив, именно сложные обстоятельства скорее обнажат сущность. И потом, – добавила Инесса Павловна, снова привстав, – мы привыкли судить о человеке по конечному результату, а не по пути, который к нему вел. Понять кого-то можно, только полностью открывшись друг другу. Страх перед болью сильнее самой боли, потому что боль идет от недоверия. А когда есть доверие (хоть человеку, хоть Богу), выбор становится неминуем.
– Получается, чтобы увидеть суть, надо дойти до конца? – прошептала Ирина.
– Если это единственный способ ответить на вопрос, который жизненно важен для тебя, то да. Да и конец этот – всего лишь начало твоего доверия себе и тому, второму…
Ирина молчала. Она была в душе согласна с Инессой Павловной, но не могла превозмочь страха разочарования.
– Спокойной ночи, – сказала она тихо, – и спасибо.
Глава 13
Наутро Федосья пришла в барак, и Ирина нарочито копалась в своих вещах, ожидая, что скажет Федосья.
– Ирина и Полька, – позвала Федосья, – Григорий Александрович приказал вам с Кузьмичом ехать в Сухой овраг, сказал, что Кузьмич знает зачем.
Ирина вздрогнула. «Значит, сам он не поедет. Выходит, передумал, – пронеслось у нее в голове. – Так даже лучше», – подумала она, но почему-то разочаровалась.
Было уже светло, когда они выехали, и Ирина наслаждалась красотой леса, забыв уже о Ларионове. Они проехали мимо тропы, на которую ее водил вчера Ларионов, и Ирина вспомнила зарубки на деревьях. Вдруг эта тайная тропа могла однажды стать спасением и для нее. Но мысль о побеге была тут же отметена. Ей стало страшно.
Полька весело болтала с Кузьмичом, а Ирина лежала на соломе и смотрела в небо. Как давно она не смотрела в небо!
– Дядь Кузьмич, – не переставала Полька, – а откуда такое название у Сухого оврага?
– Да, Кузьмич, – подхватила Ирина, – расскажи.
Кузьмич хмыкнул, намекая на свою осведомленность, и поправил папаху.
– А история вот какая, – начал он с охоткой. – Раньше звалась эта деревня Еловка, потому что среди елей стоит, а некоторые говорят, Елошка жил там, вот ее и стали называть Еловка, значить, крестьяне необразованные. Вот народ! Пшла, миленькая. Шельма окаянная!
Он слегка подстегнул лошаденку.
– А как каторжников стали на поселение оставлять, жители в шутку прозвали место Сухой овраг.
– Не понять! – не терпелось Польке.
– Да ты слушай, бедовая твоя башка, – засмеялся добрым смехом Кузьмич. – Вот какое дело. В Москве, в матушке Первопрестольной, место такое было, говаривали: там весь ваш брат собирался и прятался, у кого волчий билет был.
– Это как? – спросила со смешком Ирина.
– Зэков бывших не пускали жить в больших городах после освобождения, значить. – Кузьмич закашлялся. – Либо паспорт не давали, работать не брали… А давали им специальную метку. Вот и стали эту пометку в документах звать «волчий билет», то есть метка, с которой ты сиделый. Волки эти, отребье, уголовники, нищие и прочий такой деловой люд прятался в жутком месте – на Хитровке, стало быть.
– Хитровка… Что-то знакомое, а вспомнить не могу что… – процедила Ирина.
– Место страсть жуткое. Его лет пятнадцать назад истребили властью Моссовета, – продолжал Кузьмич. – На Хитровке был «Сухой овраг», ночлежка между Хитровской площадью и переулком Свиньинским, за «Утюгом»[26]. Там и прятались деловые люди. Вот и стал народ тутошний звать Еловку или Елошку Сухим оврагом – значить, место поселения бывших, понимаешь, зэков, с волчьим билетом, понимаешь.
– Так это было давно, во времена каторжан, при царе еще? – пожала плечами Ирина.
– Давно, голубушка, давно. Давно-то давно, да мало что с тех пор поменялось, – сказал Кузьмич устало.
26
Угловое здание на стрелке Певческого и Петропавловского переулков по адресу Певческий переулок, 1/2, называли «Дом-утюг» – из-за его формы, а также Кулаковка – по фамилии нового владельца в конце XIX века.