То, насколько человек силен физически, зависит от того, сколько еды он съел. Тогда, что же даёт Свидетелям Иеговы духовную силу, которая посылает их в дома к незнакомым людям? Очевидно их духовная еда, которая даёт сил тем, кто служит и объединяет их в активном поклонении.
Во все века свидетелей Иеговы двигала вперёд действующая сила Бога. Именно она побуждала их нести благую весть. Если бы их вера была недостаточно живой, чтобы заставить их говорить, как могла бы она вызвать интерес у других? Однако апостол Павел написал: «Я сажал, Аполлос поливал, но взращивал Бог» (1 Коринфянам 3:6, НМ). Это та сила, которой свидетели Иеговы приписывают своё увеличение числом.
Вскоре после издания в 1886 году Ч.Т. Расселлом первого тома «Рассвета тысячелетия», который назывался «Божий план веков», был проведён конгресс в городе Аллехейни (штат Пенсильвания) по случаю ежегодного празднования смерти Христа. В те времена, когда проходили первые конгрессы, был обычай проводить встречу, на которой любой присутствующий вставал и давал, как мы называли, свидетельство. В некоторых случаях присутствовал сам Расселл и принимал участие во встрече, поощряя новых из других городов присоединяться к высказываниям. Это вызывало отклик со стороны постоянных посетителей, но никто из приехавших не соглашался быть добровольцем, хотя присутствовало довольно много новых.
Однажды после начала встречи пожилой человек заглянул в зал через дверной проём, оглянулся, выпрямился и зашёл. Хотя в конце зала всё ещё было несколько свободных мест, он направился вперёд и сел там. Расселл посмотрел на него. Можно было безошибочно сказать, что он приехал издалека. Его одежда была достаточно пыльной, и у него был маленький свёрток личных вещей, который он аккуратно поставил под сиденье. Какое-то время он сидел тихо, слушая различные свидетельства. Потом он, наконец, поднялся.
Председатель удивился: «Что он собирается сказать?». Но, поощряя посетителей давать комментарии, он подумал: «Что ж, это встреча Господа, и поэтому мы дадим ему шанс». Ему не пришлось долго ждать.
«Ну, я здесь!» — начал незнакомец. Это вызвало смех. Это было естественно, но старик хотел, чтобы каждый понял, что он рад быть здесь.
«Сейчас я не собираюсь много говорить, — продолжил он, — я только что прибыл в город. Я приехал из Новой Англии, и мне пришлось сделать несколько пересадок, чтобы добраться сюда. У меня было около часа, и я подумал, что мог бы раздать несколько трактатов людям на платформе. Я заметил, что несколько человек стоят около вагона и все смеются, и я подошёл к ним.
Я спросил: «Почему все так возбуждены?»
Они указали на козла в клетке вагона.
«Что такого с козлом?»
«Ничего. Они просто не знают, куда его отправить, вот и всё».
«Но разве на нём нет ярлыка?»
«Когда он отправлялся, на нём был ярлык. Но он проголодался и съел его. Теперь они не знают, что с ним делать».
«Итак, друзья, — сказал старик присутствующим, — меня зовут Джордж М. Кэллогг. Я диакон пресвитерианской церкви, и теперь я — точно, как этот козёл. Я получил экземпляр этой книги и прочитал её (он вытащил из кармана книгу «План веков» и поднял её), я похож на того козла. Когда-то у меня был ярлык, но я съел его, и теперь я не знаю, кому я принадлежу, поэтому я пришёл сюда, потому что я хочу это выяснить».
Всё это побудило всех начать высказываться. Вдохновлённые рассказом Кэллогга многие из присутствующих воспользовались возможностью рассказать о себе и сказать, что они были в таком же положении. Они были методистами, баптистами и пресвитерианцами, но их ярлыки тоже исчезли, и они тоже хотели знать, кому они принадлежат. Ещё до того как окончился конгресс они все и Келлог, как один, выяснили, что в течении многих лет они жили как верный раб в служении Иегове.
Как и у Чарльза Расселла, моё сотрудничество с течением началось в молодости, как я уже упоминал. Я тоже искал путь служения Богу угодным ему образом, и хотя моё первое знакомство с учениями и деятельностью Свидетелей Иеговы принесло мне много радости, это потребовало настоящего изменения мышления.
Я родился 2 июля 1877 года в Канаде. Оба моих родителя были строгими пресвитерианцами и активными членами церкви. Однако я попал в католическую среду в Новой Шотландии, где не было пресвитерианской церкви, лишь католическая. У нас был зал в городе, в котором мы проводили воскресную школу и встречи для молитв, и в этом заключалась наша религиозная деятельность. Это было в трёх или четырёх милях от постоянной пресвитерианской церкви, и церковь была единственным местом, куда мы ходили. Как самый младший, я не много знал о Библии, но у меня было большое почтение ко всему, что имело отношении к церкви. То, что мне говорили мои мама и папа, я воспринимал, как истину.
Мой старший брат сомневался и, в конце концов, сильно шокировал нас, мальчиков, сознавшись по секрету, что он — агностик. Он сказал: «Если и существует Бог, то он отличается от того, что о нём говорят кальвинисты. Я не верю тому, чему они учат о предначертанности. Если Бог отправляет некоторых людей на вечные муки, а других — к небесной славе ещё до их рождения, есть ли в этом хоть какая-то справедливость? Потом они говорят нам, что те, кто на небесах, поют Богу хвалу, и вот почему он забрал их туда: потому что ему это доставляет удовольствие. Всё, что я могу сказать, — это, что, должно быть, он наслаждается стонами тех, кто страдает в аду, больше, чем пением тех, кто в раю, потому что он берёт на небо лишь малое стадо, но они утверждают, что он посылает миллионы в ад. Я не могу верить в такого Бога».
Это привело меня в ужас.
Я никогда не был по-настоящему активным в моей религии до тех пор, пока в моей семье не произошла настоящая трагедия. Когда мне было лет тринадцать, однажды зимой я с моей младшей сестрой в воскресный день пошёл кататься на санках. Мы сильно вспотели. На следующее утро моя сестра слегла с дифтерией. Они называли эту болезнь бронхиальным крупом. В понедельник вечером она умерла.
Для меня это было сильным шоком. Я сказал: «Жизнь коротка и хрупка. Если то, что мы делаем здесь влияет на то, что будет потом, тогда мы будем большими глупцами, если не будем посвящать наше время служению Господу теперь с надеждой получить что-то лучшее в вечности. Что до меня, я собираюсь занять эту позицию и делать то, что, как я думаю, будет приятно моему Господу».
В нашем городке было лишь несколько мальчиков-пресвитерианцев, и они не понимали, почему я вдруг стал таким религиозным. Несмотря ни на что, я придерживался этого и делал лучшее, что я мог, чтобы служить Господу, как мы понимали это в моей церкви.
Когда мне исполнилось шестнадцать, я решил стать проповедником. Я ходил в школу, которая была далеко от моего дома, готовясь посещать теологические семинары. По некоторым неясным для меня причинам я страдал от нервного расстройства, и мне нужно было успокаиваться. Я приходил домой обескураженным и с разбитым сердцем, не зная, что делать. Но мой отец был очень рассудительным человеком и никоим образом не вычитывал меня, но спрашивал, что бы он мог для меня сделать. Он дал мне немного денег, и я поехал в Бостон, штат Массачусетс.
Находясь один в большом городе, я не был уверен, что мне делать дальше. Но я специально исследовал всё вокруг, чтобы видеть, что я мог найти на пути религиозной жизни.
Вскоре после моего приезда Дуайт Л. Муди и его товарищи Аира Дэйвид Сэнки, Френсис Мерфи и Сэм Джонс приехали в город, чтобы поддержать возрождение. В течении двух недель Муди выступал дважды в Тремонт Темпл, и для меня было по-настоящему волнующе видеть, как большие толпы идут в церковь. Их цель заключалась в том, что они хотели «предать себя Богу» и быть спасёнными его милостью.
Как хорошо я помню суматоху, которая царила в моём молодом уме в то время, когда я старался серьёзно рассмотреть все последствия такого ответственного шага. Однажды ночью я не мог заснуть глубоко за полночь, без конца вертелся, стараясь освободить свой разум от всех природных удовольствий жизни. Я по природе своей был счастливым человеком, и шутки и смех были частью моего существа. Смогу ли я отказаться от всего этого, думал я. Религия и религиозная жизнь в моём понимании представлялись строгими, набожными лицами, которые не сочетались с легкомыслием. Мне говорили, что Иисус никогда не смеялся, но он часто плакал. Я знал, что я не смогу быть по-настоящему счастливым, если я буду служить Богу таким образом.