— Э-э-э, — обеспокоено протянула Кариночка. — Мне и так боязно, а ты еще больше пугаешь.
Я состроила суровую физиономию и подняла указательный палец на манер великого старца.
— Мудрость излагать будешь? — догадалась подруга.
— Подожди. Я готовлюсь.
— Ну.
— Да. Вот, — я откашлялась. — Не ссы!
— Спасибо, помогла!
Мы заулыбались друг другу.
— Сарказм?
— Поймала.
— Прошу прощения, — вмешался в наше уединение приятный мужской голос. — Вера Поликарповна?
Мы с подругой одновременно уставились на новое действующее лицо. И если Каринчик недоуменно сморщила нос и нахмурилась, как бы всем своим видом вопрошая: «чего надо?» и «кто тебя звал?», то мой организм выдал львиную долю адреналина, ведь над нами возвышался «ОН» и искренне улыбался.
— Здрасьте, — привороженно промямлила тридцатилетняя и вроде бы умная женщина.
— Ёпт, — не удержалась Карина.
— Вы меня, наверное, не помните, — понял по-своему наши реплики мой вкусовой идеал. — Неделю назад я к вам заглядывал с директором. Всего на минутку…
На этом он восхитительно умильно засмущался.
— В библиотеку. Помните?
То ли алкоголь реакцию замедлил, то ли идеал выглядел слишком идеально, но я не сумела дать звуковой ответ и просто кивнула.
— Отвлекать вас совсем не хотел, просто увидел и подумал, что могу поздороваться, ну и спросить. Понимаете, неделю уже мучаюсь… А что за книга?
— Книга? — озвучила мои мысли Кариша.
— Да. Тот текст, что обещали завтра детям…
— Рукописное «скитское покаяние», — перебила я его невнятные объяснения.
— Да? Спасибо, — ретировался наш собеседник в соседний зал так же быстро и неожиданно, как появился.
— Это чего сейчас было? — Карина повернулась к моему растерянному лицу.
Только разве ж я знала? И сама ничего не поняла. Второй мужик за последние сутки, которого я совсем не поняла.
Пребывать в неведении Карочке тоже не понравилось:
— Сходи проясни!
Меня почему-то такая обида вдруг накрыла и пофигизм.
— Не хочу.
— Но он же идеал, тот самый…
— Да, и пошел он, идеал! Достали.
Зла я была не на шутку, поэтому угрозу исполнила как положено. Иначе говоря, и думать забыла и о Хуане, и о парне в соседнем помещении. У них своя жизнь, у меня своя.
И даже когда таксист уже глубокой ночью доставил меня домой, я все еще упорствовала этой мыслью. Все надоели, никого не хочу.
Кое-как избавившись от босоножек и тут же рядом прямо на полу в прихожей оставив сумочку, я забрела в ванную смыть с лица косметику. Эль уже успел выветриться, оставив после себя легкое ощущение досады и тяжести в голове. А может, последнее — всего лишь следствие позднего часа.
Из ванной я прошла в комнату, не глядя включила свет и стянула платье через голову, следом сняла белье, потянулась к домашней футболке и только тогда сообразила, что устраиваю представление перед незашторенным окном. Я поспешно выключила свет.
Итак, по закону жанра сейчас там, у своего темного окна должен стоять герой и наблюдать, как героиня опрометчиво и сексуально демонстрирует свое тело. Всякое расстройство как рукой сняло. Вместо этого стало любопытно, может, и впрямь он там стоит. Для начала попыталась вглядеться в темные окна Пересвета невооруженным глазом. Не вышло. И вот уже мы с зюком в привычной позе капитана всех разведчиков маячим на кухне.
Много ли женщине для приключений надо? Даже реальность необязательна. Главное — воображение!
Что ж… По закону реальности в окнах Света царило сонное царство. Никто ни за кем не следил, и никому до меня не было никакого дела. Вот так, успокоив подругу перед свадьбой, не поняв двоих красавцев и не став объектом подглядывания, разочарованная жизнью, я отправилась в свою холостую постель, чтобы утром начать последнюю рабочую неделю перед школьными каникулами.
Понедельник
«Реально сидит?»
«А сидеть можно нереально?»
— Вера Поликарповна…
Я отвлеклась от переписки с Кариной, которую сама же и начала в приступе легкой паники. На меня преданно смотрел Кох. Поправлюсь, как выяснилось, Кох-младший. Васнецов собрал рюкзак и подскочил к моему столу следом за другом, едва не сбив того с ног.
— А у вас еще что-нибудь такое интересное есть?
— Есть, — тут же отозвалась я. — Собрание дневников Достоевского, к примеру. Некрасов. Все — конец девятнадцатого.