В свободном обществе взрослого человека могут принуждать только ради общественного блага: полиция — если его подозревают в совершении преступления, и судья — если человек осужден за преступление. В таком обществе взрослый не подлежит принуждению ради своей собственной пользы — властями в области образования для улучшения его ума, религиозными властями — ради спасения его души или медицинской властью — ради защиты его здоровья. Однако его могут и принуждают психиатры — ради лечения его психического заболевания.
Либертарианское положение о том, что люди отвечают за свои поступки, и психиатрическое положение о том, что душевная болезнь уменьшает их ответственность или аннулирует ее вообще, взаимно исключают друг друга. Либертарианцы должны или подчиниться мифологии душевного заболевания и применению насилия, которое она оправдывает, или отвергнуть психиатрическое кредо и осудить меры лишения свободы, оправдываемые таковым. Психиатрическое рабство — подобно имущественному рабству — это вопрос «или—или»48. Tertium non datur[5].
Часть I. Принципы: почему либертарианство и психиатрия не совместимы
Глава 1. Ответственность: моральное основание свободы
Помещение в тюрьмы и в психиатрические больницы — очевидные примеры лишения свободы. Первое оправдывают виновностью преступника, второе — психическим заболеванием пациента. Преступление предполагает причинение ущерба жизни, свободе или собственности других людей. Психическая болезнь предполагает «опасность» для себя и окружающих, а также безответственность за собственное поведение. Эти очевидности создают контекст для моей критики признания многими либертарианцами понятия «психическое заболевание», составляющего стержень идеологии психического здоровья.
Ни один термин в современном английском языке не выражает более властно идею о том, что некоторые люди не подходят для свободы и не отвечают за свои незаконные действия, чем термин «психическое заболевание». Термин «психическая болезнь» практически полностью синонимичен безответственности. В повседневном языке отражается эта органическая связь: люди извиняют себя и других от ответственности за проступки, называя действующее лицо не только «психически больным», но и «сумасшедшим», «бредящим», «безумным», «шизофреником», «психотиком», «не в себе», «не в своем уме» и проч.49 Защита по безумию, требующая выставления диагноза психической болезни дипломированными психиатрами и психологами, — подчеркивает данную магически-ритуальную роль идеи душевной болезни в отправлении уголовного правосудия50.
Не видеть этого морального и правового аспекта понятия «душевная болезнь» — все равно что не замечать слона в комнате из поговорки. На протяжении более трех столетий эксперты по разуму — алиенисты, психиатры и психологи — держались за идею душевной болезни, как утопающий — за cпаcательный круг. Понятно, почему это так. Как роль и престиж священника зависят от существования Бога, так роль и престиж психиатра и клинического психолога зависят от существования психической болезни, и неважно, как Бог и психическое заболевание определяются. Важно, чтобы их существование и реальность признавали.
Свобода и независимость
Слово «свобода» в англоговорящем мире долгое время было синонимично праву на жизнь, свободу и собственность. Первые два элемента опирались на последний. Эта идея в большей степени, чем какая-то иная, мотивировала и вдохновляла создателей Конституции [США]. «Если Соединенные Штаты призваны завоевать всеобщее признание в силу мудрых и справедливых правительств, — писал в 1792 г. Джеймс Мэдисон, — они в равной мере будут уважать как право собственности, так и владение правами»51.
Существенная черта капитализма как политико-экономической системы — безопасность частной собственности. Чтобы обеспечить свободный общественный порядок, государство обязано защищать людей от насилия и обмана со стороны преступников внутри страны и врагов из-за рубежей, воздерживаясь при этом от участия в производстве товаров и услуг. Разумеется, идеальный капиталистический порядок, защищенный минималистским государством, не существовал никогда и не мог существовать. Защитник неизбежно оказывается развращен полученной властью. Мы не можем игнорировать и властную человеческую потребность в безопасности — предоставляемой государством или религией — как повсеместное противодействие человеческой потребности в свободе. Таков контекст, формирующий современный интерес к либертарианству и его важность как «светской религии» и политической силы, во многом подобно тому, как колониальный статус американцев в середине XVIII в. сформировал контекст для Декларации независимости.
48
Thomas Szasz,