Исторически понятие свободы опирается прежде всего на моральные и философские основания. Монтескье, Вольтер и Золя во Франции, Адам Смит, Милль и Актон в Англии, Франклин, Джефферсон и Пейн в Америке — никто из них не основывал дело свободы на доводах экономики. Я не отрицаю решающей важности права собственности и верховенства права, защищающего право собственности, для личной свободы. Я просто утверждаю, что свобода не является единоличным «владением» экономистов, защищающих свободный рынок. Луэллин Х. Рокуэлл-младший недавно убедительно указал, что экономическое превосходство рынка над социалистической системой производства само по себе представляет угрозу для свободы. Он пишет:
Одна из величайших ошибок интеллектуального движения за свободный рынок — позволить осмысление своих идей в качестве варианта общественной политики. Формулировка предполагает… что целью свободы, частной собственности и рыночных стимулов является лучшее управление обществом… Ныне имеется множество примеров тому, как работает этот ужасный выбор. В политических кругах слово «приватизация» люди используют не для обозначения того, как выводить правительство из определенных сторон общественной или хозяйственной жизни, а просто заключать исходя из приоритетов государственности, договора с политически ангажированными частными предприятиями. Школьные ваучеры и «приватизация» социального обеспечения — самые известные примеры на национальном уровне… На кону здесь оказалось само понятие роли свободы в политической, хозяйственной и общественной жизни… наихудшая ошибка, которую может сделать наша сторона, — подавать наши идеи в качестве лучших средств достижения целей государства. И тем не менее такой подход — рекламирование рыночной экономики как наилучшего политического выбора среди других возможностей — стал господствующим по нашу сторону баррикады… Свобода не является вариантом для общественной политики. Она составляет цель общественной политики как таковой59.
Я пойду немного дальше. Настаивая на связи между свободой и свободным рынком, экономисты «угнали» идею свободы. Они обставили дело так, будто личная свобода — побочный продукт рынка и, соответственно, экономического роста и материального процветания, которые он обеспечивает. Это фундаментальная ошибка. Материальное процветание ни гарантирует свободу, ни служит ей мерой. В самом деле, в рамках государственнического уклада рыночная экономика представляет угрозу свободе.
Потратив около столетия на противопоставление австрийской экономики марксизму, кейнсианству и коммунизму, либертарианцы привыкли защищать свободу, опираясь на экономические основания, т.е. демонстрируя, что рыночная экономика улучшает благосостояние людей эффективнее, чем социалистическая. Однако она, очевидно, делает лучше и государству. В этом заключается то, что мы вслед за Хайеком могли бы назвать «пагубной самонадеянностью» либертарианства60.
Именно потому, что рыночная экономика обогащает государство сильнее, чем командная, США выиграли гонку вооружений и «холодную войну». Это также причина, по которой наши повседневные жизни все больше и больше удушает смертельная хватка терапевтического государства.
Глава 2. Либертарианское кредо и идеология психиатрии
«То правительство наилучшее, которое правит меньше всего» — максима, которой Генри Дэвид Торо (1817— 1862) начал свою статью «О гражданском неповиновении» (1849)61. Это утверждение, которое по ошибке часто приписывают Томасу Джефферсону, суммирует классическое, в духе XIX в., либеральное представление о хорошем правительстве62. В те времена термином «либерализм» обозначали политическую философию наименьшего правительства, чью власть и область контроля ограничивало верховенство права. Индивиды стремились процветать, занимаясь собственными делами и по необходимости сотрудничая с другими, будучи оставлены представителями власти в покое. Рассматривая государство как обладателя монополии на узаконенное применение насилия, либерал XIX в. видел в нем угрозу личной свободе.
В XVIII в. вступило в жизнь еще одно, весьма отличающееся от этого понимание политической философии, позднее получившее название «утилитаризм». В 1725 г. англо-ирландский философ Фрэнсис Хатчесон (1694‒1746) создал формулу, которую ожидала популярность: «То действие наилучшее, которое обеспечивает наибольшее счастье наибольшему числу людей, а наихудшее соответственно — которое тем же образом создает несчастье»63. Под «действием» Хатчесон имел в виду личное поведение, а не политику правительства. Тем не менее провозглашенный им принцип составил основу антиличностной политической философии, которую Иеремия Бентам (1748‒1832) назвал «утилитаризм».
59
Llewelyn H. Rockwell, Jr., «Freedom is Not ‘Public Policy’», June 17, 2002, http://www.mises.org/fullstory.asp?control=979. Курсив добавлен. —
63
Francis Hutchenson,