Моя оппозиция психиатрии как системе социального контроля на такой подход никогда не опиралась. Я неизменно утверждал, что психиатрия, какой мы ее знаем, должна быть упразднена. Почему? По той же причине, по которой аболиционисты настаивали на упразднении рабства. Они полагали, что личная свобода — всеобщая моральная ценность, которая делает недобровольное порабощение безнравственным и противоправным, какими бы ни были действительные или придуманные выгоды от такового. Я полагаю, что недобровольная психиатрия безнравственна и противоправна, каковы бы ни были действительные или придуманные выгоды от нее. Надлежащий ответ на произвол принудительного психиатрического рабства — его упразднение, а не реформа.
Я считаю, что такая позиция не только соответствует основополагающей философии либертарианства, но и неотъемлема от нее. К сожалению, у свободы есть одно свойство: каждый считает, что для свободы годится лично он. Однако большинство людей полагают, что другие люди или члены определенных групп для свободы не подходят. В прошлом к таким «неподходящим» относили чернокожих, женщин, евреев и «извращенцев» (например, гомосексуалистов). Сегодня негодными для свободы чаще всего полагают душевнобольных.
На протяжении большей части периода с 1700 по 1900 г. психиатрия была синонимична сумасшедшим домам. Вся психиатрия ipso facto[1] была недобровольной психиатрией. Изобретение к концу XIX в. психоанализа и психотерапии породило существование бок о бок радикально отличающихся видов психиатрической помощи: недобровольной психиатрии — услуги, практикуемой в сумасшедших домах и оплачиваемой государством (налогоплательщиками), и добровольной психиатрии — услуги, практикуемой в офисе и оплачиваемой покупателем (пациентом)5. Драматические перемены в финансировании и регулировании рынка психиатрических услуг на протяжении последних десятилетий привели к разрушению и фактически исчезновению этого важного различия [между услугами в психиатрии]6.
С точки зрения экономики превращение приватной психиатрии в публичную произошло за счет перекладывания бремени расходов на услуги с индивида, обратившегося за услугой и ее получающего, на третью сторону (страховую компанию или «Медикэр»), «ответственную» за «покрытие» таковых. Такое положение дел называют «правом на психиатрическое лечение». С точки зрения закона оно произошло за счет перекладывания ответственности за причиненный ущерб с индивида как субъекта нравственного выбора на психиатра, де-факто являющегося его опекуном, ответственным за защиту индивида от самого себя, а окружающих — от индивида. Такое положение дел называют «обязанностью защищать».
До 1970-х только психиатры, работавшие в сумасшедших домах, были обязаны защищать пациента от «опасности», которую он представлял для самого себя и окружающих (на практике эту обязанность им навязывали редко). Частные психиатры, принимавшие пациентов в своих кабинетах (при этом пациенты вели свою жизнь независимо и занимали зачастую положение в обществе более высокое, чем психиатр), такой обязанности не имели. Принципы и практики деинституционализации, амбулаторного лечения и «права пациентов на психиатрическое лечение» решительно стерли границу между амбулаторными и стационированными пациентами психиатра, превратив их всех в людей, потенциально или действительно не отвечающих за собственные действия — и, следовательно, подлежащих психиатрическому принуждению. А на профессионалов психиатрического здравоохранения легла ответственность за благополучие пациентов и за их неправильное поведение, вкупе с обязанностью применять к пациентам принуждение ради их собственного блага.
Выдающийся британский юрист Генри Самнер Мэйн (1822‒1888) точно заметил: «Развитие прогрессивных обществ до сих пор было движением от статуса к контракту»7. Иными словами, в свободных обществах закон считает людей договаривающимися между собой сторонами, а не членами статусных групп (например, такими как мужчины/женщины, сумасшедшие/здоровые). Современная психиатрия объявила этому принципу войну. Президент Американской психиатрической ассоциации доктор Марсиа Гойн провозглашает: «Мы можем заключать контракты со строителями, страховщиками, продавцами автомобилей, но не с пациентами»8. Строители, страховщики и продавцы автомобилей заключают договоры с людьми, которых психиатры называют «пациенты». Почему же психиатры заключать их не могут? Потому что заключение договора предполагает две (или больше) равных перед законом стороны, каждая из которых раскрывает свои карты. Оно предполагает взаимные обязательства, в рамках которых каждая сторона имеет законную власть заставить своего партнера выполнить обязательства по контракту или компенсировать неисполнение таковых.