Машинально пробиралась она вслѣдъ за отцомъ чрезъ толпу, пока не добралась до подножія гроба; тамъ она положила на землю вѣнокъ свой и преклонилась предъ усопшимъ Наслѣдникомъ, такъ что чело ея почти коснулось пола. Затѣмъ она встала и съ тѣми же безжизненными, широко раскрытыми глазами поднялась ступени на двѣ, осѣняя себя крестомъ.
Лордъ Кендаль съ трудомъ могъ удержаться отъ стона и на мгновеніе какъ бы потерялъ сознаніе, частью вслѣдствіе удушливаго воздуха, частью и отъ сердечной боли, охватившей его при внезапномъ появленіи любимой женщины, явившейся предъ нимъ, уже не прекрасною и свѣтлою какъ бывало, но въ видѣ пораженнаго, какъ бы окаменѣлаго созданія, прошедшаго повидимому съ той поры какъ онъ не видалъ ее чрезъ нѣчто худшее, нежели тѣнь смерти. И все это случилось по его винѣ, или скорѣе по его несчастію! Все это было слѣдствіемъ скорби ея по умершемъ Алексѣѣ, по прекрасномъ юномъ героѣ, другѣ ея дѣтства, убитомъ десять лѣтъ тому назадъ при Инкерманѣ, и какъ бы унесшемъ съ собой въ свою раннюю могилу всю молодую любовь ея къ юношѣ, смерть котораго, какъ выражалась она, говоря о принцессѣ Дагмарѣ, затмила день, прежде нежели занялась заря. Вѣра, самая нѣжная и вѣрная изъ женщинъ Сѣвера, все еще оплакивала, какъ полагалъ онъ, своего Алексѣя, и взирая на печальное торжество этого дня, сквозь собственное старое горе, была готова, какъ думалъ лордъ Кендаль, оплакивать собственную старую утрату, стоя надъ холоднымъ тѣломъ Цесаревича.
Какія-то воспоминанія дѣйствительно повидимому волновали дѣвушку. Лордъ Кендаль могъ видѣть ее въ ту минуту какъ она приблизилась къ краю гроба, и опершись на него лѣвою рукой, на минуту остановилась, пристально глядя на покойника. Вслѣдствіе ли воспоминаній этихъ, или чистаго сердечнаго сочувствія, на нее нашелъ, казалось, порывъ умиленія, и упавъ съ глухимъ рыданіемъ на колѣни, она наклонилась надъ тѣломъ прежде нежели приложилась къ нему, и смотрѣла, сложивъ руки, на человѣка бывшаго лишь недѣлю тому назадъ ея будущимъ государемъ и не разъ предлагавшаго ей еще не много мѣсяцевъ тому назадъ на балу царственную руку свою. Блаженство вѣчнаго покоя, разлитое по благородному челу потомка Романовыхъ и чарующая красота яркихъ цвѣтовъ, разсыпанныхъ по его изголовью, то и другое казалось приковало взоры ея. Она все смотрѣла и смотрѣла, какъ бы желая дознаться что такое смерть и измѣрить глубину послѣдняго сна; потомъ она прикоснулась къ нему губами, и слезы медленно заструились по щекамъ ея, подернувшимся въ это время болѣе живою краской. Но хотя волненіе и пробудило ее отъ полубезсознательнаго состоянія, въ которомъ она вошла сюда, лицо ея, все полное трепета и орошенное слезами, показалось тому кто такъ побилъ ее еще болѣе жалкимъ. Оно выражало, знай это только лордъ Кендаль, живое горе превышающее величественную скорбь утраты причиненной смертью.
Онъ не отгадалъ выраженія лица ея; но видѣннаго было довольно съ него, довольно съ избыткомъ, и онъ вышелъ изъ церкви, пока княжна все еще молилась, обратясь лицомъ къ царскимъ вратамъ и шепча устами какую-то невѣдомую мольбу. Когда онъ вышелъ на воздухъ, солнце ударяло въ него словно острый мечъ, и поля Longschamps блистали зеленью. Среди нихъ тростникъ подымалъ вверхъ свои острые, сильные стеблию Обогнувъ одну изъ дорогъ, онъ скоро добрался до тѣни и до защиты улицъ, и пробираясь среди муловъ, пыли и торговой суеты Rue de la France, добрелъ до дому сестры своей.
Княжна Вѣра тоже возвратилась домой. Она не видала въ церкви лорда Кендаля, не то полные чувства глаза его открыли бы ей можетъ-быть истину которую ей такъ необходимо было знать; но она не узнала ея, и бросившись дома на постель свою, пролежала безмолвно и безъ сна шесть безотрадныхъ часовъ. Она все поворачивала въ смертельной ранѣ своей, ибо она была ранена почти что на смерть, стрѣлу пронзившую ее; "онъ меня не любитъ", повторяла она; "онъ меня не любитъ; онъ и никогда не любилъ меня; а я думала что да! О какое это было безуміе! Какое безуміе и какое горе!"