Итакъ, она очень спокойно помирилась съ нежданною отсрочкой ихъ путешествія; но не то было съ ея горничной. Mademoiselle Julie сильно приняла къ сердцу этотъ случай и всѣ хлопоты посвященныя больной.
-- Она больна? Вѣрю этому и не удивляюсь. Все что она продѣлывала надъ собой въ послѣднія три недѣли разстроило бы и здоровье людоѣда, d'un anthrophage. Жить всю Страстную лишь просфорами, горстью гречихи и бутылкой масла, этого одного достаточно уже чтобы захворать. Я говорила ей это. "Посмотрите на меня -- говорила я ей -- я всякій день ѣмъ хорошій супъ, и со мной оттого ничего и не дѣлается." Но тутъ, старая притворщица эта начинала мнѣ пищать въ носъ о душѣ моей. Betise! Моя душа, Dieu merci, не хуже другихъ, насколько это возможно въ нашемъ грѣшномъ мірѣ. Никто не можетъ упрекнуть меня что я не молюсь по четкамъ, когда слѣдуетъ, и не подаю милостыню. Правда, я не отдаю свои gros sous въ новую іезуитскую церковь, какъ мнѣ очень учтиво предлагаетъ священникъ, но берегу gros sous свои для себя и для бѣдныхъ; и, скажите-ка, не лучше ли это, чѣмъ поститься до тѣхъ поръ пока заболѣешь, да еще къ тому же издерживать цѣлые ящики ночныхъ свѣчекъ? Да, увѣряю васъ, что она тамъ ни говори, а у меня два ящика пропали подъ Вербное Воскресенье, и я знаю что она утащила ихъ и сожгла предъ образами, да! Это на нее похоже. И вотъ, послѣ этой-то недѣли, да ея выходокъ изъ-за сына графини, котораго убили, да ея вытья надъ Héritier (да упокоитъ Господь его добрую душу), эта болѣзнь и нашла на насъ. И какая возня изъ-за нея! "Каково ей?" слышится цѣлый день. А спрашиваетъ ли кто-нибудь, каково мнѣ? Мнѣ, которая должна теперь все укладывать за двухъ, въ эту убійственную жару, или каково моей барышнѣ? Она здорова, что ли, на видъ? Bien loin, вовсе нѣтъ.
Жюли могла бы прибавить что и графиня была не особенно здорова на видъ. Она была не на шутку раздосадована болѣзнью своей горничной -- желчною лихорадкой, вызванною несомнѣнно причинами такъ краснорѣчиво описанными Mademoiselle Julie, но тѣмъ не менѣе надѣлавшею имъ не мало хлопотъ. Къ тому же надо было заплатить счетъ доктора Проша за медицинскую помощь и совѣты его, въ теченіи зимы, и несмотря на всѣ блестящія предсказанія и цвѣтистыя рѣчи этой достойной личности, небольшой счетецъ поданный имъ при прощаніи произвелъ порядочное опустошеніе въ карманѣ вдовы. Однимъ словомъ, терпѣніе бѣдной графини подвергалось не малымъ испытаніямъ, но тяжелѣе всего лежало у ней на душѣ то обстоятельство что ей приходилось везти Вѣру домой, все еще не помолвленную и очевидно упавшую духомъ.
Ничего въ мірѣ, говорила она, не могло быть несчастнѣе пришедшей ей въ голову причуды, влюбиться въ этого Англичанина. Сержъ Донской былъ окончательно изгнанъ, а другаго жениха на примѣтѣ не было, а графиня Прасковья была настолько убѣждена въ томъ что князь Михаилъ не введетъ въ домъ мачиху, пока дочь сама не выйдетъ замужъ, что дней черезъ десять, надо признаться, графиня рѣшила что ей легче было бы простить лорду Кендалю случайную смерть своего сына, нежели отказаться отъ надежды женить его на княжнѣ Вѣрѣ.
Молодая дѣвушка, какъ можно себѣ представить, покоилась далеко не на розахъ, и лишь желаніе графини остаться въ ладу съ отцомъ ея избавляло ее отъ вспышекъ, подобныхъ той которая встрѣтила ее, когда она пробралась въ тотъ первый день въ комнату тёти Паши. Желая помириться съ ней послѣ роковаго открытія, и движимая состраданіемъ къ бездѣтной женщинѣ, она тихонько подошла къ ея постели. Но тутъ Прасковья Борисовна вскочила, сжала кулаки и съ пылающими какъ уголь глазами закричала:
-- Какъ смѣешь ты -- какъ осмѣлилась ты ввести этого человѣка въ нашъ домъ? Ты змѣя! Ты осмѣлилась влюбиться въ убійцу моего сына, на глазахъ его несчастной родной матери!